Коварный камень изумруд - Владимир Дегтярев

Бенкендорф хлопнул ладонью по столу:

— Так что же вы мне здесь два часа сказывали сказочки про работу грузчиком в американском порту, про своё кандальное прошлое в Америке? Про ваше огромное желание накопить там золота, купить корабль и вернуться в Россию? Почему не говорили мне про барона Халлера?

— А потому не говорил, ваше превосходительство, что вы и не спрашивали... Да и потом, на мне, каюсь, висит дело о дезертирстве со службы, что есть не иначе как измена Родине. Хоть я не дезертировал и той измены не совершал, но доказать такого факта не могу...

В кабинете тихо появился Струмилин с потрёпанной серой папкой в руках. Подошёл к столу своего начальника, развернул перед его глазами папку, переложил листы:

— Дело вот его... поручика Егорова Александра Дмитриевича... было господином тайным советником Шешковским сведено с делом семьи воров и бандитов Малозёмовых. Старший Малозёмов, Семён Провыч, служил аж камердинером в доме последнего фаворита императрицы Ека...

— Дальше давай, минувшее время не трогай так грубо! – рявкнул Бенкендорф.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! Семён Провыч Малозёмов, стало быть, погиб в подвале Шешковского на дыбе, но показания дал. Его же племянник, Серафим Малозёмов, который вот его... Егорова обещался публично убить, он...

— Стой! Так ты что, Струмилин, признал своего сослуживца, Егорова?

— А как не признать? Наше дело — служба особая, памятная. Признал я Александра Дмитриевича... И вот тут, в деле конкретное признание есть.

— Читай!

— «...серафим Малозёмов покрал из возка особой экспедиции подарок нашей императрицы кайзеру Вильгельму — огромный изумруд. И деньги все покрал, что были переправляемы по линии тайной экспедиции нашему посольству в Берлин. Нападение было совершено в сотне вёрст от Санкт-Петербурга, охранное сопровождение тайной экспедиции возглавлял ротмистр Савва Прокудин...». Далее идут показания Прокудина... Показания о том, что в городе Великий Новгород он, ротмистр Прокудин, Серафима Малозёмова повязал, украденные деньги у вора отобрал. А вот великого размера и великой цены изумруд — не сумел отобрать. Тот изумруд везли в Берлин как подарок нашей императрицы Екатерины Алексеевны кайзеру Вильгельму... Не довезли... А вор Малозёмов стараниями местного корчмаря ушёл из-под стражи и уплыл в неизвестном направлении...

— Разрешите мне сказать, — поднялся Егоров. — Я знаю судьбу этого изумруда. Я в 1805 году застрелил воровскую сволочь, Серафима Малозёмова, в порту города Нового Йорка. За что пять лет кайлал камень в американском каторжном лагере.

— Вот оно как бывает? — удивлённо протянул Бенкендорф. — А ещё что вы натворили в чужом государстве, имеющем с Россией особые договорные отношения?

— А то натворил, что нечаянно изничтожил при выстреле в вора Малозёмова тот драгоценный изумруд. За что теперь сильно каюсь и дал себе крепчайший обет, что подобный изумруд верну в государственную казну!

— Эва! — удивился Господин Бенкендорф. — Как же вам такой редкий изумруд отыскать? И где? Тот, разбитый вами драгоценный камень, пришёл к нам из Индии через Турцию! Что, в Индию намереваетесь ехать, господин американец? Или как?

— А понадобится, так и в Индию поеду! — твёрдо поглядел в глаза Бенкендорфа американский гражданин Егоров. — Но, полагаю, что так далеко мне ехать не придётся. На Урале такой камень найду. И ценностью тот камень будет раза в три дороже мною угробленного камня... Прошу понять, господин Бенкендорф, что я изничтожил в пыль тот турецкий камень исключительно при самообороне. Иначе бы здесь, перед вами не стоял. А служил бы удобрением воровастой американской земле. Разрешите мне сесть?

Бенкендорф махнул рукой — «сесть можно».

Старый чиновник Струмилин поднял голову от ветхих бумаг, тихо сказал его превосходительству:

— По существу только что полученных от господина Егорова сведений, я должен сказать, что нашего отдела это американское событие не касается. Поскольку официальных запросов по личности Егорова Александра Дмитриевича к нам из Америки не поступало... А я продолжу... Так... Относительно же невиновности поручика Егорова... 28 декабря 1793 года, согласно вот этому маршрутному распоряжению, — Стурмилин показал Бенкендорфу ещё один документ из старой папки, — Егоров выехал из Санкт-Петербурга с тайным поручением императрицы Екатерины Второй доставить на остров Валаам особого государственного преступника...

— Петра Андреевича Словцова! — встрял Егоров.

— Да, имя правильное. Егоров преступника доставил на Валаам. А потом...

— А потом я, запуганный Серафимом Малозёмовым, не возвращаясь в столицу империи, сбежал в Америку, через Сибирь, — заторопился говорить Егоров. — Молодой был, дурной характером... Но бежал по законному праву, так как перед той экспедицией на Север я подал рапорт об увольнении со службы по семейным обстоятельствам на имя своего начальника, подполковника Булыгина. Число подачи рапорта помню — 27 декабря 1793 года.

— А подполковник Булыгин подписал сей рапорт только январём 1794 года. — Струмилин вынул из дела и показал Бенкендорфу лист отставного рапорта Егорова. — Подписал через день после разбоя на тракте Санкт-Петербург — Великий Новгород. Когда ворами была изъята из государевой почты денежная казна, ну и тот клятый изумруд. А случилось сие воровское действо, когда, надо полагать, Егоров с преступником находился уже на середине пути к Валааму. Так что выдвинутое против Егорова обвинение в воровстве и полной государственной измене дезавуируется. Здесь в деле есть оправдательные для господина Егорова показания и подполковника Бусыгина, и показания самого Петра Андреевича Словцова, ныне действительного статского советника, государственного инспектора по делам Урала и Сибири...

— Эх ты! Как зря! — отчего-то разозлился Александр Христофорович Бенкендорф. — Но с другой стороны, мне весьма импонирует, что вы, господин Егоров, знаете лично барона Халлера и его деяния. Мы об этом позже подробно поговорим...

— В любой время, господин Бенкендорф, я согласен говорить об этом человеке. Хоть на плахе.

— Ну, не шутите так, — рассмеялся Александр Христофорыч, — до плахи у нас с вами далеко. Да и не видать её...

— Николай Ермилович, — обратился Егоров к бывшему своему сослуживцу Струмилину, — а подскажи-ка ты мне, где нынче изволит проживать господин Словцов?

— Господин Словцов изволит ныне проживать в Екатеринбурге.

— Хватит! Разговорились тут! — крикнул Бенкендорф. — Ты, Струмилин, ступай обедать. И распорядись там, в кухмистерской, подать нам сюда чая, да мяса отварного, да... ну сам знаешь, чего нам троим подать к обеду. Время дорого!

Струмилин поклонился, чуть искоса подмигнул Егорову и исчез из кабинета.

После обеда, весьма простого, без супа и вина, Бенкендорф вызвал писаря, и тот умелой рукой быстро записал показания Егорова относительно того, какой механизм создал в столице Российской империи глава местных иезуитов Фаре де Симон. Простой механизм — в виде конторы по снабжению бедных армейских и гвардейских офицеров денежными средствами. Отдельно было записано сообщение Егорова о собрании купцов в сибирском городе Иркутске. И о том, как на том собрании купцы собирались отделить Сибирь от Америки.