Слепой стреляет без промаха - Андрей Воронин

Последняя запись была сделана года три тому назад. С тех пор в часы, кроме меня, никто не заглядывал. Весь вечер мне казалось, что мать обязательно отыщет припрятанное мной, и когда она выходила из комнаты, я даже несколько раз порывалась перепрятать ампулы. Но каждый раз, заслышав ее шаги, с беззаботным видом усаживалась на диван и ничего не видящими глазами пялилась на экран телевизора. А назавтра, когда я осталась одна, ко мне пришел Роман. Мы сидели, слушали музыку. А потом… О Боже, как я жалею о том, что случилось! Мне захотелось кофе. Роман предлагал приготовить сам, а я как дура отказалась.

Когда я вернулась из кухни, Роман сидел на диване и листал журнал. Я никак не могла взять в толк, с чего это он вдруг стал неразговорчивым и как-то немного враждебно посматривает на меня. Вскоре, сославшись на дела, он ушел. Лишь только после обеда я заглянула в футляр часов. Ни ампул, ни дневников там не оказалось! Первой мыслью было, что их обнаружила мать, и я была готова провалиться сквозь землю от стыда. Затем я подумала, что их забрал Роман, и долго не могла заставить себя позвонить ему. Лишь только вечером, перед самым приходом матери, я наконец-то сняла трубку и набрала номер.

– Наконец-то, – сказал Роман. – Все твои вещи у меня.

– Сейчас же отдай! – Нет.

– Это не твое!

– Но и тебе лучше не иметь таких вещей.

Поспорив, мы наконец-то договорились встретиться. Он назначил мне свидание на мосту, недалеко от пристани речного трамвайчика. Я приехала на место на двадцать минут раньше, чем договаривались. Я уже издали увидела Романа, который стоял облокотившись на поручень, и смотрел в воду. В руках он держал газетный сверток. Когда нас уже отделяло шагов двадцать, не больше, он у меня на глазах развернул газету, и я увидела, как с высоты моста летят вниз и крутятся блестящие ампулы – сверкающий дождь над темной водой. Они даже еще не успели коснуться поверхности, как я подбежала к нему и принялась колотить в грудь кулаками.

– Это не мое, – кричала я, – я должна их отдать!

– Все. Теперь ты больше ничего никому не должна, – глупо улыбался он, явно гордый своим поступком. – А вот и твои дневники, – он протянул мне две тетрадки, – я не читал их, честное слово.

Я презрительно улыбнулась.

– Да, не читал… Иначе откуда бы ты узнал, что я наркоманка? – я впервые произнесла это слово вслух применительно к себе.

Он отвернулся – Так значит, читал?

– Да. Я сделал так, как нужно было.

– Ну и иди к черту! – крикнула я.

Он не стал меня догонять. Домой я вернулась уже поздним вечером. Мать даже не поинтересовалась, где я была. И когда мы садились ужинать, вдруг начали бить часы. Мать остолбенела. Замерла и я.

«Десять, одиннадцать, двенадцать», – считала я. Мне казалось, часы должны пробить тринадцать раз, но этого последнего рокового удара не прозвучало.

Впервые я увидела, как мать крестится. Я не могла уснуть целую ночь, не представляя себе, что же я скажу Жаку, когда он попросит вернуть ампулы. Но до самого утра так ничего толкового и не придумала. А назавтра позвонил Жак. Я наврала ему что-то несусветное про то, что у нас сейчас гости, а я спрятала ампулы как раз в той комнате, где они сидят. И только потом сообразила: как же я могу говорить обо всем этом по телефону, если меня могут услышать! И тут я начала врать про то, что к нам вчера приходил мастер и поставил телефонную розетку в моей комнате.

– Ладно, – сказал Жак, явно не веря моему вранью, – гости не будут сидеть вечно, и ты отдашь мне должок завтра.

Назавтра он вновь позвонил, лишь только ушла мать, словно бы стоял у самого моего дома и видел, как она выходит. Я вновь принялась врать. На этот раз Жак говорил со мной на удивление ласково, просил не беспокоиться, сказал, что ему не горит, и даже предложил встретиться. Я отказалась. Затем я еще раз десять выглядывала из окна, боясь выйти из дому, ведь Жак мог подкарауливать меня во дворе. К четырем часам я должна была идти на танцы и понимала – это единственное для меня спасение, единственная возможность занять мысли и не думать о том, как рассчитаться с Жаком. Я не решилась выйти на улицу одна и поэтому вызвала такси. Лишь убедившись, что машина стоит внизу у подъезда, я спустилась и поехала в клуб. Роман уже был там. Я не стала ему ни о чем напоминать, да и он, кажется, понял, что поступил не так, как нужно было. Как мы танцевали в тот вечер! Я чувствовала, предугадывала каждое его движение, а он – мое. Мы ни разу не ошиблись, ни разу не сбились с такта, танцевали так, словно были на выступлениях… Мы вышли последними. Я старалась забыть об ампулах, о своих дневниках, но не тут-то было. Лишь только мы оказались среди колонн, поддерживающих портик, как я увидела впереди знакомую фигуру. Жак стоял, скрестив на груди руки, возле своей машины. С ним было двое парней, которых я никогда раньше не видела. Жак поманил меня пальцем. Только я сделала первый шаг, как Роман схватил меня за руку.

– Это он?

Врать не имело смысла.

– Да, – ответила я.

– Тогда я сейчас сам пойду и скажу ему.

Роман подошел к Жаку и, пытаясь казаться мужественным, хотя на самом деле он выглядел смешно, сказал:

– Отстань от этой девушки, потому что она ни в чем не виновата. Это я нашел ампулы и выбросил их.

Я ожидала всего чего угодно. Жак мог ударить Романа, обругать, но вместо этого он невесело улыбнулся.

– Ну что ж, Наталья, – позвал он меня, – что сделано, то сделано. Прошлого не вернешь. И если какому-то идиоту захотелось выбросить мои деньги, то я готов предоставить ему такое удовольствие. Надеюсь, ко мне нет никаких претензий? – и он развел руки в стороны, показывая, что не намерен бить Романа. А я – то была уверена, что и тот и другой любят меня, но только глядя на них, когда они стояли рядом, поняла: каждого из них заботит то, как он выглядит, какое впечатление производит на окружающих. Им наплевать на то, что думаю я, что чувствую. Я повернулась и пошла к остановке. Жак догнал меня.

– Нет-нет, девочка, так не пойдет! Все-таки, как-никак, а ты виновата.

– Что тебе еще нужно? – зло огрызнулась я.

– Не будем ссориться, – Жак взял меня за руку, – ты виновата, и я хочу помириться. К тому же, твой парень почему-то считает, что мы обижены на тебя.

Роман совсем растерянный стоял рядом и не знал, что и сказать.

– Ведь так ты считаешь? – Жак стоял и улыбался.

– Что я должна делать?

– Я хочу всего лишь, чтобы ты поехала со мной, и он тоже, – Жак кивнул на Романа. – Нельзя же расставаться со злостью в сердце. Кто знает, может, мы все трое станем друзьями.

Я чувствовала в его словах подвох, понимала, что не может он так мило разговаривать после того, что произошло со мной и Романом. Но человеку всегда свойственно верить в лучшее, видеть людей не такими, какие они есть. К тому же я и впрямь чувствовала за собой вину, которой, скорее всего, не ощущал Роман.