Слепой стреляет без промаха - Андрей Воронин

Нельзя людей насильно делать счастливыми так, как это собирался сделать он. И в самом деле, отказываться от радости, пусть и порочной, человек должен сам, иначе это будет не отказ, а лишение. Роман вопросительно посмотрел на меня, а Жак, демонстрируя свою обходительность, посоветовал мне:

– Позвони матери и предупреди, что приедешь сегодня поздно. Или даже завтра утром.

Он знал уже, что моя мать никогда не настаивала, чтобы я непременно приходила домой. Она хоть и волновалась, но в этом предоставляла мне полную свободу, лишь бы только я предупреждала ее о своем отсутствии.

– А если мне не захочется быть у тебя долго? – спросила я.

– Ну что ж, тогда ты вернешься раньше. Думаю, мы не станем тебя ругать за это.

Я как последняя идиотка позвонила и предупредила, что еду к своей подружке на дачу, у которой именно сегодня случился день рождения.

– Ну и отлично, – Жак распахнул дверцу.

Мы с Романом уселись. Рядом с нами сел один из парней, с которыми Жак не удосужился меня познакомить. Мы ехали не очень долго. Пустынный дачный поселок встретил нас тишиной и спокойствием. В окнах одной из дач – мрачного, сложенного из бетона двухэтажного здания – горел свет.

– Ну вот мы и приехали.

Жак остановил машину и мы вышли. Не подозревая никакого подвоха, я поднялась на крыльцо, Роман следом за мною. Лишь только мы оказались в гостиной, как двое парней тут же набросились на нас. Я еще сумела прокусить одному из них руку, пару раз ударила ногой, а вот Романа скрутили моментально.

По-моему, он даже не пытался сопротивляться. Когда мы оказались лежащими на полу со связанными руками и ногами, Жак присел возле меня на корточки и с улыбкой посмотрел мне в глаза.

– Ну, и какое же наказание для себя ты хочешь выбрать? А может, тебе хочется домой к маменьке и ты, расплакавшись у нее на груди, расскажешь, какой негодяи Жак? Как он пичкал тебя наркотиками и как ты упиралась? А может, этот молодой человек выберет наказание для тебя, а ты – для него? Вы оба лишили меня кайфа, а это единственное в жизни, что чего-то стоит. Я, конечно, мог бы изнасиловать тебя, мог бы избить, но этого всего мало, – продолжал улыбаться Жак. – Ты лишила меня кайфа, и мне придется сделать то же самое.

Его глаза сверкали ненавистью ко мне, причины которой я тогда еще до конца не понимала. Но неужели несколько ампул, пусть даже их хватило бы на пару месяцев, стоят того, чтобы так злиться на человека, который был тебе дорог!

– Жак, ты скотина, – сказала я, – сейчас же развяжи меня и Романа, мы уйдем.

– Я развяжу вас, но только не сейчас, а немного попозже. И ты поймешь, наконец, что значит лишиться кайфа.

Он подошел к столу, сел возле калорифера, положил на него ладони и блаженно зажмурился, вбирая в себя тепло, исходящее от ребристой батареи.

– Разденьте их, – приказал Жак своим подручным. И с нас принялись сдирать одежду.

– А теперь привяжите их к двум доскам так, чтобы они очень плотненько сидели спинами друг к другу.

На этот раз я сопротивлялась куда более отчаянно, чем тогда, когда меня раздевали. Я еще не понимала, что замыслил Жак, но по его взгляду догадалась, это будет что-то ужасное, изощренное и гнусное. Но что я могла сделать против двух здоровенных парней? И вскоре мы сидели голые на холодном покрытом лаком полу, со связанными руками, а наши ноги оказались привязаны к двум доскам. Я ощущала спиной спину Романа, чувствовала, как на ней выступил холодный липкий пот. А Жак сидел за столом и ухмылялся.

– Ну вот, я ни во что не буду вмешиваться, все вы сделаете сами. Пошли, ребята, – сказал он Жак, уходя, оставил свет включенным. Сперва мы сидели молча, вслушиваясь в голоса, доносящиеся со второго этажа. Я в мыслях радовалась тому, что Роман не видит меня обнаженной и каждый раз ловила себя на том, что мне приятно чувствовать прикосновение его тела к моему. Я не могла взять в толк, почему Жак именно на этом прекратил свои издевательства. Конечно, затекли руки, ноги, но я то и дело сжимала и разжимала пальцы, кровь бежала по жилам. И через какое-то время я даже стала чувствовать себя спокойной и задремала, свесив голову на грудь. Под утро Жак появился вновь вместе со своими ребятами. Они уселись за стол и принялись есть, изредка поглядывая на нас. Затем один из них взял тарелку и стал угощать нас. От волнения я все-таки проголодалась и решила, что будет разумнее поесть. Мясо оказалось очень соленым, и мне пришлось выпить целую бутылку минералки, прежде чем я утолила жажду. Никто не говорил нам гадостей, никто не ухмылялся.

Наконец Жак встал из-за стола и поинтересовался?

– Может быть, у кого-нибудь будут какие-то просьбы? Что, никаких? Вам так понравилось быть вместе? Ну как же, вы, голубки, так любите друг друга. Так что, никаких просьб?

Я замялась, не решаясь высказать свою просьбу вслух.

– Ах, да, понимаю, – рассмеялся Жак, – может быть, кто-то из вас хочет пи-пи? А может быть, кому-то захотелось сделать и по-большому? Так вот, мерзавцы, такого удовольствия я вам не доставлю. Есть, пить – это пожалуйста, а вот развязывать я вас не стану.

Он расхохотался так, что чуть не свалился со стула, и, пошатываясь, пошел к двери. На прощание он повернулся и подмигнул мне:

– Так-то, девочка.

Но когда его парни захохотали, Жак рявкнул на них:

– А вы-то чего веселитесь? Забыли, что должны мне? Это мой кайф, а не ваш, – его лицо сделалось строгим.

И мы вновь остались с Романом одни. Вы даже не можете себе представить, какое это унизительное мучение – терпеть и знать, что все равно никуда не денешься. Я кусала от бессилия губы, плакала, молила Бога спасти нас. Никто из нас – ни я, ни Роман – не хотели заговаривать об этом А потом я испытала омерзительное чувство, когда почувствовала, как теплая чужая моча течет прямо под меня. Роман не отозвался, когда я его окликнула. Единственной моей мыслью было: «Хорошо, что не я начала первой». Это самое страшное состояние, которое мне довелось пережить, – сидеть в своих и чужих испражнениях. Я ненавидела его, ненавидела себя, ненавидела весь мир и даже не смогла заставить себя поднять головы, когда в комнату вошел Жак. Он остановился рядом с нами и осклабился.

Затем носком ботинка слегка наступил мне на палец.

– А, вот теперь вы понимаете, что такое настоящий кайф? – он наклонился и, взяв меня за подбородок, заглянул мне в глаза.

Я не выдержала и плюнула ему в лицо.

– Слюна – это не страшно, – проговорил Жак, вытираясь носовым платком. – Сколько женской слюны я переглотал при поцелуях! А вот вам я, честно говоря, не завидую. Скажите еще спасибо, что я не подсыпал вам в еду слабительного.

Он продержал нас так связанными целых три дня, пока не добился-таки своего. Я вспоминаю эти часы с ужасом и до сих пор помню ощущения, звуки, запахи. А главное, ко мне возвращается невыносимый стыд, а ненависть и отвращение к обнаженному мужскому телу я испытываю до сих пор. Потом он отпустил нас. Я даже не решилась взглянуть на Романа, как и он не решился посмотреть на меня. Лишь только мы оказались за воротами дачного поселка, как он бросился бежать. А я опустилась на придорожный камень. Меня прямо-таки выворачивало наизнанку от одной только мысли о пережитом. А голова кружилась, казалось, я вот-вот потеряю сознание. Но спасительная слабость не приходила. Я видела мир таким же реальным, как три дня тому назад, только к этой реальности добавилось отвращение. Выплакавшись, я сообразила, что Жак придумал нам самую страшную кару, которая только может быть. Я возненавидела мужчину. Я поняла, что никогда не смогу оказаться в постели с парнем. Каждый раз мне вспомнится дача, холодный пол и грязь, выходящая из тебя самой и из человека, которого ты считала любимым. Я поняла, что Роман – это тот, кого я больше всего ненавижу, потому что он был свидетелем. И он тоже ненавидит меня. Я встала и поплелась.