Мерлин - Стивен Рэй Лоухед

собственной жизни. Все остальное оскорбляет Великий Свет, который пронизывает и оживотворяет эту мечту. Отвернуться от заведомого блага — значит сознательно повернуться к злу.

Талиесин взвалил на мои плечи огромное бремя, ибо это мне выпало въявь создавать Царство Лета. Будь у меня его голос, его дарования! Я бы песней вызвал к жизни блаженный край!

Вот! Я вижу его с арфой в руках, из-под пальцев рвутся дрожащие ноты, лицо лучится отраженным сиянием песни... да какой песни!

Слова льются из его рта, словно из живой двери Иного Мира, волосы поблескивают в свете факела. Весь мир, затаив дыхание, вслушивается в захватывающую красоту его песни... Я вижу его и плачу. Отец! Я так тебя и не знал!

Я пробыл в Инис Аваллахе до новолуния, вбирая душой безмятежную тишь острова. Я знал: спокойствие понадобится мне в предстоящие бурные дни.

Потом холодным и ясным утром мы с Пеллеасом выехали на долгий, непосильный труд: спасать Остров Могущественных.

Глава 2

Я разыскал Аврелия и Утера в дороге: они возвращались, разгромив Вортигерна. Старый Лис плохо кончил — сгорел вместе с башней, в которой укрылся, покинутый соратниками. Даже его сын, Пасцент, бежал, бросив отца на произвол судьбы. В итоге бой получился короткий и решительный. Братья все еще были полны возбуждения, когда я встретил их чуть севернее Глева, возле которого они окончательно разбили Вортигерна.

Сподвижники сразу провозгласили Аврелия Верховным королем. Я взглянул на него и содрогнулся: он был так юн!

— Вы были еще моложе, когда вам надели гривну, — шепнул мне Пеллеас, пока мы ждали, что нас проводят к королю.

Да, наверное. Но ему бы хоть немного зрелости. Я внутренне застонал, представляя, что за труд выпал на мою долю. Юный Аврелий стал Верховным королем только номинально. Впереди главная битва, предстоит заручиться поддержкой местных владетелей, из которых большинство уже вообразило себя на месте Вортигерна.

Привести их к покорности будет нелегко; даже если на время забыть о Хенгисте, крови прольется много. Многих мелких князьков убедит лишь грубая сила. Это плохо, но Хенгиста нельзя сбрасывать со счетов. Короче, я видел лишь один выход: посоветовать Аврелию быстро разделаться с непокорными.

Если он станет меня слушать. А с какой, собственно говоря, стати? Впрочем, Пеллеас верил в успех.

— Кто не слышал о Мирддине Эмрисе? — сказал он. — Разумеется, король вас примет. И встретит, как брата!

Оказалось — как назойливого родственника. Однако он согласился меня принять, что уже обнадеживало. Я сидел за столом напротив Аврелия в его кожаном шатре, пил мед, а он тем временем присматривался ко мне, пытаясь сообразить, что я за птица. Утер уже решил — он пыхтел и ерзал, стараясь привлечь внимание брата: ему не терпелось высказать свои соображения, явно нелестные для меня.

Аврелий был мрачен; это впечатление усугубляли черные кудри, коротко подстриженные на римский манер, и темно-карие глаза, смотрящие из-под еще более темных бровей. У него был высокий, красивый лоб; хорошо очерченное гладкое лицо с правильными чертами покрыл плотный загар — свидетельство длительных путешествий.

Еще у него был меч Максима. Это клинок я видел маленьким мальчиком, когда Верховный правитель Британии недолго гостил у Эльфина. Но узнал его я сразу — тонкая сталь, бронзовая рукоять обмотана тянутым серебром и украшена мерцающим аметистом с резным изображением орла. Второго такого в мире нет.

Я примерно догадывался, как попал к Аврелию этот меч; меня больше удивляло другое — как его удалось сохранить. Пронюхай о нем Вортигерн или кто-нибудь еще — владельцу не жить. Старый Госселин спас мальчиков и меч и таким образом сберег больше, чем ведал.

Когда я вошел, Аврелий внимательно меня оглядел. Легкая брезгливость, исказившая его черты, показала мне, что молодой король отнюдь не рад внезапному вмешательству безумца в его планы.

Однако нам никуда друг от друга не деться. Никто не мог заменить мне его, а ему — меня. Все сходилось на нас. Я мог с этим смириться, а вот смирится ли Аврелий — предстояло узнать.

— Рад видеть наконец легендарного Мерлина, — дипломатично произнес Аврелий. — Ваша слава бежит впереди вас.

— Как и ваша, сир. — Я прибег к этому новомодному обращению, дабы показать, что поддерживаю его притязания на верховный престол. Глаза Аврелия зажглись от удовольствия.

— Неужто? — Он хотел услышать подтверждение из моих уст.

— Как же иначе? Вы сразили узурпатора Вортигерна и отомстили за смерть брата. Весь мир поет вам хвалы.

Сейчас станет ясно, годится ли он в верховные короли.

Аврелий улыбнулся, но покачал головой.

— Уж точно не весь мир. Я могу назвать многих, кто поет хвалы себе самому, хотя иные из них третьего дня ехали бок о бок со мной.

Не клюнул. Молодец, Аврелий! Сейчас закину новую наживку.

— Что вам до них? Не все ль равно, что думает горстка недовольных себялюбцев?

— Хотел бы я так легко от них отмахнуться! По правде говоря, Мерлин, мне нужны все недовольные себялюбцы до одного. Им решать: я или Хенгист. — Он внезапно широко улыбнулся. — Мой зад на троне или кровавого сакса. Хотелось бы верить, что бритты предпочтут мой.

— Мой король, у вас превосходный зад, — с притворной серьезностью подтвердил я. — Много лучше любого саксонского.

Мы оба расхохотались и подняли кубки. Пеллеас и Утер вытаращили глаза.

— Господин мой брат, — вмешался Утер, не в силах больше сдерживаться, — ты впервые видишь этого человека и уже поверяешь ему свои заботы.

— Впервые? Нет, Утер. Мне кажется, мы знакомы давным-давно. К тому же мы испытывали друг друга с тех пор, как Мерлин вошел в шатер. — Аврелий снова повернулся ко мне. — Я доверяю тебе, Мерлин Амброзий. Ты будешь моим советником... — (При этих словах Утер громко фыркнул и неодобрительно тряхнул рыжими кудрями). — Он будет моим советником, Утер! Мне нужен мудрый помощник, и не скажу, что от охотников нет отбоя.

Утер успокоился, но Аврелий, наоборот, разгорячился.

— Да, и еще двадцать человек ушли сегодня утром –- прямо из дозора. Мои соратники бросают меня, Мерлин. Я избавил их от Вортигерна, и теперь они обратились против меня.

— Сколько воинов осталось?

— Двести здесь, еще пятьсот следуют на расстоянии дневного перехода.

— Семьсот человек — не так много против Хенгиста.

— Да, — горько согласился Аврелий. — Причем половина из них — люди