Мода на невинность - Татьяна Тронина

– Провел языком от колена до середины бедра, – уточнила я. – И потом, я не собиралась терять свою невинность в четырнадцать лет.

– Но ты...

– Я не была у Павлика. Я ходила на бульвар... просто гуляла, одна, лепила снеговика, а потом пришла домой. В тот день я даже не видела Павлика.

– О господи! – только и мог сказать Вадим Петрович, лежа рядом со мной на лоскутном одеяле.

Я полежала еще несколько минут, а потом сделала попытку встать:

– Я, пожалуй, пойду...

– Куда? – спросил он с таким ужасом, что мне даже стало смешно.

– Домой.

– А я?

– А вы оставайтесь.

– Ты с ума сошла! – Он вцепился в меня, не отпуская. – Мы теперь всегда будем вместе. Всегда.

– Вадим Петрович, – устало сказала я, пытаясь выпутаться из его объятий. – Это просто эйфория... скоро все пройдет. Я же говорила вам – мы должны были сделать это, чтобы освободиться друг от друга.

– Нет... потому что мы любим друг друга... потому что ты ждала меня столько лет. Только меня!

– Не придумывайте. – Я была сурова и непреклонна. – Я никого не ждала.

– Нет, ждала!

Он вел себя точно маленький ребенок, мне даже стало жаль его. «Инесса была права... мне надо было сделать это, чтобы освободиться от демонов прошлого, – я теперь спокойна, даже странно... И никакой ненависти к этому человеку!»

Я вывернулась из его рук, вытерла каким-то полотенцем ноги и быстро оделась.

– Я провожу тебя! – Непонятным образом он тоже успел одеться и теперь стоял передо мной, растерянный и печальный. – Мы встретимся завтра?

– Уже сегодня...

– Ну да, мы встретимся сегодня? – быстро поправился он.

– Нет.

– Тогда завтра?

«Не буду ему ничего говорить. Скоро все пройдет, скоро все совсем пройдет... это эйфория».

– Не провожайте, мне всего два шага...

– Если ты опять оттолкнешь меня, я умру.

– Что-то вы слишком часто умираете...

– Желание умереть борется во мне с желанием еще раз увидеть тебя. Первое может стать сильнее второго...

– Не надо. Я бы не хотела, чтобы вы умерли.

– Правда?!

Он совершенно превратно истолковал мои слова, но разубеждать я его не стала.

...Я была уже другой, когда вернулась домой. Тетушка дрыхла сном младенца, опять на моей кровати. Наверное, она ждала меня, но так и не дождалась. На следующее утро я убедила ее, что вернулась домой рано, просто не захотела ее будить.

– Разве? – растерянно произнесла она. – Но я как будто... надо заканчивать с этими ночными прогулками!

Днем я столкнулась в коридоре с Глебом.

– Оленька! – Он выглядел так, словно у него болела голова. – Я искал... нигде нет.

– Чего нет?

– Ну... того, что мы с тобой искали в прошлый раз. Точно нет!

– Ни котенка, ни медальона?

Он быстро закивал.

– Мама, наверное, точно отдала их...

– Ну и ладно, ну и ничего... – пробормотала я, мне вдруг стало очень холодно. «Не могла она отдать... Ник украл! Потому что это бесценное сокровище...»

Я взяла себя в руки и ничего не стала рассказывать Нику, по себе знала, как невыносимо грустно бывает, когда теряешь что-нибудь ценное, во всех отношениях ценное. Пусть он лучше не знает.

– Это были папкины вещи? – почему-то спросил он.

– Папкины, папкины...

– Оль, а я теперь князь? Мы с Глебом решили поменять фамилии... как ты думаешь, маме бы это не понравилось?

– Ей бы все понравилось...

Тетушка ушла, а я, воспользовавшись ее отсутствием, тщательно оделась и накрасилась. Я продолжала чувствовать себя странно, как будто превратилась в другого человека, я была полна мрачной решительности. «Она спасла меня, – я все время думала об Инессе. – Она спасла меня от меня самой. Будь я проклята, если я не...»

Наверное, и окружающие видели меня другой, потому что швейцар у гостиницы беспрепятственно пропустил меня внутрь и даже как будто не узнал... Я прошла в бар и заняла удобную позицию. Меня пугало только одно – то, что Виргиний мог почувствовать издалека мою решительность и не появиться здесь.

Я сидела в баре часа полтора за неизменной чашкой кофе, и у меня уже возникло несколько вариантов того, как я выбиваю из Виргиния настоящий адрес Ника, как беру этого любителя толстых женщин в заложники, как пытаю его, как я еду в Америку...

В этот момент в гостиничном холле появился человек, которого я вовсе не ожидала видеть, человек, который, по моим предположениям, должен быть уже за тридевять земель отсюда, человек, который...

– Ник! – крикнула я, бармен за стойкой едва не выронил из рук стакан.

Сомнение и недовольство отразились на лице человека-призрака – он даже как будто хотел убежать, но потом решительно направился в мою сторону.

– А, Ольга! – холодным, деловым тоном произнес он. – Какими судьбами?

Он по-прежнему был невероятно красив, в джинсе от Леви Страуса, и каждое его движение поражало стремительной и изнеженной кошачьей пластикой. Немудрено, что Инесса совсем потеряла голову... «Котенок здесь! – мелькнула у меня в голове радостная мысль. – И я заставлю Ника вернуть то, что принадлежит Борису и Глебу!»

Он сел рядом со мной и тоже заказал чашку кофе. Дольше десяти минут он задерживаться здесь не собирается – поняла я.

– Виргиний сказал, что ты уже уехал.

– Виргиний почти не солгал – мыслями я уже далеко отсюда. Да, считай, я уже уехал. Что тебе? Он говорил, что появились еще какие-то родственники...

– Да, у старика Ивашова, оказывается, были здесь близкие родственники, – спокойно произнесла я. – Они даже ближе ему по крови, чем ты. Прямые наследники.

При слове «наследники» Ника передернуло.

– Надо же! – с деланым хладнокровием произнес он. – Я очень рад. Виргиний передал мой адрес в Америке, пусть они мне напишут.

– Разве ты не хочешь зайти к ним?

Он немного помолчал, крылья его точеного носа раздувались – он и злился, и трусил одновременно.

– Мне сейчас некогда, – наконец произнес он. – Завтра вечером мы уезжаем. Очень много дел. У меня билет.

– Так сдай его! – великодушно предложила я. – Разве встреча с новыми родственниками...

– Этот билет нельзя сдать.

– Как нельзя? Быть такого не может...

– А вот так нельзя, – с презрением к моей тупости заявил он. – Это билет со скидкой. С очень большой скидкой. При покупке заранее оговорено, что его нельзя сдать. Или я лечу, или... Дурак Виргиний столько на жратву ухлопал!