Дневник посла Додда - Уильям Додд

Понедельник, 4 марта. Все наши дипломаты, в том числе и атташе, поехали официально представиться новому японскому послу. Это был обычный, пустой официальный прием, на котором присутствовало около пятисот человек. Уругвайский посланник, чем-то взволнованный, отозвал меня в сторону и сказал, что, по полученным им сведениям, в Чако прибыла японская делегация, которая пытается купить нефтеносные земли и поселить там 80 тысяч семей. Он просил меня сообщить об этом в Вашингтон. Я выслушал его с некоторым сомнением.

Вторник, 5 марта. Сегодня мы обедали в обществе Бюлова и десяти или двенадцати немцев. Самым выдающимся среди гостей был министр финансов Шверин-Крозигк. За весь вечер у меня был лишь один короткий, интересный разговор с Бюловым и аргентинским посланником Ла Буглем. Основной темой разговора был вчерашний отказ Гитлера принять английского министра иностранных дел сэра Джона Саймона, который должен был приехать сюда для переговоров о контроле над вооружением и об ограничении военно-воздушных сил. В опубликованной вчера Белой книге английский премьер-министр Макдональд заявил, что немецкий народ готовит свою молодежь к войне и поэтому Англия должна всеми силами вооружаться для защиты от возможного нападения. Гитлер почувствовал себя до того оскорбленным, что, сославшись на сильную простуду, по телеграфу известил сэра Джона Саймона, чтобы тот не приезжал в Берлин!

Это произвело настоящую сенсацию. Я сказал Бюлову, что, разумеется, английский премьер-министр допустил ошибку, но если бы я занимал здесь ответственный пост, то встретил бы сэра Джона с большой официальной делегацией на вокзале и принял бы его как нельзя более сердечно.

Бюлов, казалось, смутился на мгновение, потом, помолчав, сказал:

– Пожалуй, я готов согласиться с вами; тогда англичанам пришлось бы извиняться и идти нам навстречу.

Аргентинский посланник тоже согласился с моим мнением. Когда я стал прощаться с Бюловым, он снова вернулся к нашему разговору:

– Мы с вами всегда во всем согласны.

Я не вполне уверен, что он говорил искренне, но два или три раза, обсуждая американские требования по долговым обязательствам, мы действительно соглашались друг с другом. Бюлов – представитель старой аристократии и, как считают, не очень хорошо чувствует себя теперь на своем высоком посту.

Четверг, 7 марта. Я поехал в гостиницу «Кайзергоф», чтобы послушать вождя Рабочего фронта Лея, который должен был говорить о трудностях, стоящих перед германским рабочим движением. Вместе с кубинским посланником я сел за укромный боковой столик, куда тотчас подали пиво. Вскоре Розенберг, который примерно раз в месяц организовывает подобные собрания, подошел поздороваться со мной и предложил пересесть за его столик, где собрались высокопоставленные лица. Но там уже не было места, и я вежливо отказался, сославшись на то, что мне больше нравятся укромные уголки. Розенберг, как видно, удовлетворился таким объяснением.

Речь Лея была кое в чем похожа на выступление Руста в начале декабря – довольно пустая, без серьезного анализа основных трудностей, стоящих перед рабочим движением в Германии или в других странах. Лей трижды подчеркнул, что немецкие рабочие никогда не должны забывать, что они солдаты, обязанные беспрекословно подчиняться государству и поменьше думать о заработках. О человеческом достоинстве и взаимной поддержке не было сказано ни слова. «Предприниматель при нацистском режиме не думает о своем огромном предприятии, о своих машинах или прибылях; он думает о том, что его священный долг – обеспечить работой своих рабочих и служить Германии. Рабочий абсолютно предан своему хозяину и даже не помышляет о протесте или об организации стачек». Возможно, такие люди и есть, но я не поверил и половине того, что сказал Лей. Однако правду установить невозможно, так как никто не смеет открыто высказаться.

Пятница, 8 марта. Сегодня мы с моей женой обедали в семье Фюрстенберга, богатого банкира, живущего в прекрасном доме на старинной улице Кёнигин-Аугусташтрассе, неподалеку от нас. На обеде присутствовал доктор Кюльман, бывший член кабинета министров, богач, владелец крупных сталелитейных заводов в Саарской области, который часто публикует интересные статьи в американских журналах. Был также Макс Уорберг, который в августе или в сентябре, охваченный тревогой, приходил ко мне в посольство. Его брат – Феликс Уорберг живет в Нью-Йорке. Оба они – очень богатые банкиры. Уорберг, судя по его виду, теперь чувствует себя в безопасности. Его брат, которого я видел в Нью-Йорке 17 января, был далеко не так уверен в себе.

На обеде были и другие гости, которые всячески старались выставить напоказ свою дружбу с доктором Шахтом. Один из них, директор какого-то берлинского банка, заметил, что отношение Гитлера к займам, сделанным при режиме его предшественника Брюнинга, точно такое же, как отношение Советов к займам, полученным у Соединенных Штатов Керенским. Обе страны считают делом чести не платить их. Интересно, не совпадает ли это с мнением Шахта? Лучшие из немцев не могут простить Соединенным Штатам их участие в мировой войне. Немцы, даже такие наши друзья, как Онкен, Маркс или Виндельбанд, не говорят об этом, но им кажется, что у них отняли славную победу над всей Европой. Поскольку претензии Соединенных Штатов по займам, хотя и предоставленным после 1924 года, касаются национал-социалистической Германии, эти претензии, с их точки зрения, едва ли правомерны.

Понедельник, 11 марта. Сегодня я поехал к профессору Герману Онкену, у которого прошлой осенью я встретил такое интересное общество. Он рассказал мне, что один из его учеников, который, несмотря на свои двадцать девять лет, пользуется большим влиянием в нацистской партии, недавно яростно обрушился на его книгу, потому что характеристика режима Кромвеля показалась намеком на гитлеровскую диктатуру. Дело получило широкую огласку, и Розенберг, редактор официального нацистского органа «Фёлькишер беобахтер», добился через Руста увольнения Онкена с должности декана исторического факультета Берлинского университета. Но, когда было объявлено о его «уходе», почти все студенты заявили такой решительный протест, что Руст отменил приказ до конца зимнего семестра. Тем не менее Онкен не знает, будет ли он продолжать работать в весеннем семестре или нет.

Онкена, пожалуй, можно назвать самым крупным историком во всей Германии, и его «уход» без ссылки на плохое здоровье или не по его собственному желанию вызовет в Соединенных Штатах множество толков. Я не думаю, что Онкен – решительный противник существующего режима, который теперь стал окончательно реакционным. Однако он упорно отстаивает свое право профессора печатать книгу без предварительного одобрения ее правительством.

Профессор Онкен сказал, что почти все университетские преподаватели в Германии встревожены и в своих письмах выражают ему свое сочувствие и одобрение. Он добавил также, что профессора университетов объединяются с лютеранской церковью и борются за право свободно преподавать и проповедовать. Он считает, что в ближайшие месяцы предстоит новая схватка.

Я склонен думать, что Гитлер станет на сторону Розенберга, чье новое германское христианство – культ Вотана и других древнегерманских богов – нацисты сделали своей религией. Как ни странно, но планы Розенберга вернуть страну к германскому варварству потерпят неудачу лишь в том случае, если католики поддержат лютеран. Римский папа оказался в затруднительном положении. Он должен помочь лютеранам и лютеранским университетам спасти католицизм в Германии. В то же время он должен поддержать нацистскую философию, которая может послужить ему оружием для борьбы с коммунизмом в России и с развитием социалистических идей во Франции и Испании.