Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

более серьёзными делами, чем политические комментарии. Он недовольно буркнул:

— И дался тебе этот кризис. По-моему, членов нашей семьи в правительстве нет, чтобы за него переживать. Опять ты тянешься к старому. Лично мне от этого кризиса ни холодно, ни жарко. Кстати, как твои дела в новой конторе?

— Так себе... — недовольно ответил Дмитрий.

Вечером приехал из клуба отец. Первым делом поинтересовался, как дела у Дмитрия, внимательно расспросил, как прошёл день в конторе, какое дело ему поручили, что говорил адвокат, к которому он приобщил на сей раз сына, что хорошего и что плохого.

Дмитрий его успокоил, день прошёл гладко, замечаний в его адрес не было.

— Завтра мне обещано интересное дело.

— Что ж, меня это только радует, — отметил отец. Как все отцы, он хотел, чтобы у его второго сына дела складывались так же удачно, как и у первого.

После разговора с отцом Дмитрий отправился в свою спальню, захватив газеты, купленные утром и днём. У него была вредная привычка читать в постели. Он был рад уединиться в своей комнате, потому что к нему никто не входил, вопросами не тревожил. Даже брат.

На этом закончились разговоры, состоявшиеся за весь день — в конторе, с друзьями, с отцом, с братом. Он выслушал всех. Мнения у всех, с кем он беседовал, были различные, лишь он был на стороне Меншикова, считавшего, что во всех бедах виновен один лишь Столыпин, выскочка из Саратова, из провинции, пришедший в столицу наводить свои порядки. Порядки суровые.

Дмитрий никак не мог забыть дневные разговоры, отойти от них.

И когда он ложился в постель с кучей газет, то думал о том, что самый большой враг у революционеров и либералов один.

Кто он, Богров?

Сначала Дмитрий пришёл в революцию, потом в охранку.

В тот год много студентов влилось в революционные организации — то, что происходило вокруг, не могло оставить их безучастными.

Богров втянулся в противоправительственную деятельность, потому что Россия бурлила, клокотала, и огромный кратер народного недовольства выкидывал без всякой периодичности огненную лаву, которая растекалась по империи, сметая на своём пути все существующие ограждения. Казалось, старым порядкам пришёл конец, и самодержавие, правившее Россией почти триста лет, подошло к своему закату. Но лава вдруг остановилась, жар её стал угасать — самодержавие устояло.

В организацию анархистов Дмитрия втянули товарищи по университету. Известно, что в царской России студенчество было той питательной средой, которая поставляла подпольным партиям бойцов, именно в ней они черпали свои силы. Почему юный Богров выбрал именно анархистов? Загадки тут нет никакой. Просто они оказались в тот момент рядом. Оказались бы большевики или меньшевики, он потянулся бы к ним, потому что не мог остаться в стороне от общего поветрия.

Активным анархистом он, конечно, не стал. Но соприкосновение с революционной средой ему, несомненно, нравилось. Опасные игры, от которых отговаривают взрослые, молодым нравятся всегда.

А потом Богров решился на странный поступок: в декабре 1906 года явился к начальнику Киевского охранного отделения Н.Н. Кулябко и заявил о желании сотрудничать с полицией. Кулябко приходу студента обрадовался, своей радости не скрыл.

— А вы не боитесь с нами сотрудничать, Дмитрий Григорьевич? — в самом начале разговора спросил жандарм, узнав, с какой целью явился к нему Богров.

— Если бы боялся, то не пришёл.

— Это хорошо, что вы не боитесь, — похвалил Кулябко. — В нашем деле нужны люди не только умные, но и смелые. Прежде всего смелые. Ума можно набраться, а вот смелости не наберёшься.

Их разговор был долгим. Охранник, разумеется, пытался понять, какие мотивы привели столь молодого человека в его кабинет, чем он руководствуется, обращаясь в тайную полицию, не личная ли неприязнь к прежним товарищам, стремление нагадить им, отомстить, привели его. Многих привлекал хороший заработок, но про Богрова так сказать было нельзя — он был из очень обеспеченной семьи и, конечно, материальные средства его вряд ли интересовали.

— Прежде, чем вы станете нашим сотрудником, — предупредил Кулябко, — мы должны вас проверить. Таковы наши условия. Если вы желаете с нами работать искренне, то я протяну вам руку, но если вы замыслили что-то нехорошее, предупреждаю, для вас это будет смертельно опасно.

— Я всё твёрдо решил, — уверенно ответил Богров.

Кулябко задал вопрос, который не мог не задать:

— Почему вы решили разойтись со своими товарищами?

— Я разочаровался в их идеях, — был ответ.

Говорил ли юноша правду, или обманывал, не знает никто, даже сейчас, когда раскрыты архивы, прочитаны письма, официальные бумаги и опубликованы воспоминания тех, кто знал Богрова и общался с ним.

Из научной работы А.Я. Авреха:

“Об убийце Столыпина Д.Г. Богрове создана целая литература. По времени выхода в свет она отчётливо делится на два периода: дооктябрьский, начавшийся на другой же день после выстрелов в Киеве, и послеоктябрьский, закончившийся в 1920-х годах. В литературе этих периодов в свою очередь можно проследить две версии в оценке покушения Богрова.

Весь буржуазно-помещичий лагерь, начиная от либералов и кончая крайними черносотенцами, был уверен в том, что Столыпина убил агент охранки. В революционно-демократической, точнее в эсеровской и анархистской среде, более всего заинтересованной в выяснении личности Богрова, такого единодушия не было. Здесь, наоборот, мнения разошлись самым радикальным образом. Одни соглашались, что Богров — агент охранки, другие ( их было больше) отрицали эту версию и упорно доказывали, что убийцей председателя Совета министров был революционер, пожертвовавший собой во имя освобождения народа. Разновидностью этого взгляда является тезис о том, что хотя Богров и вступил в тесные и весьма рискованные взаимоотношения с охранкой, но сделал это не в провокационных, а в революционных целях”.

Богров освещал, как выражались жандармы и полицейские, работу революционных организаций в Киеве в 1907-1910 годах. Кулябко, оформивший его на службу, был доволен. Даже если информация, поставляемая Богровым, была не ахти какая важная, она проясняла многие вопросы. И Кулябко сказал:

— Вы будете получать приличное вознаграждение, по сто — сто пятьдесят рублей в месяц. Это подчёркивает наше к вам доверие — такие деньги мы платим надёжным сотрудникам.

— Я оправдаю ваше доверие, — заверил Богров.

— А кличку я вам дам такую — Аленский. Подойдёт? Лично меня она устраивает. А вас?

— Мне безразлично, — сухо ответил Богров, — не в кличке дело.

— Не скажите, — возразил Кулябко. — Псевдоним должен умело