Секретный рейд адмирала Брэда - Богдан Сушинский

— Вполне возможно.

— Странно, что я об этом ничего не знала.

Появилась юная атлантка с бирюзовым подносом, на котором находились хрустальные бокалы, наполненные каким-торозоватым напитком. Одета она была точно так же, как и водительница доставлявшего их к Пирамиде тихолетного «роллс-ройса». Мало того, присмотревшись к ней повнимательнее, Фройнштаг вдруг открыла для себя, что это она и есть. И пока девица неспешно расставляла эти бокалы и чашечки с какой-то снедью, внешне напоминающей поджаренные цыплячьи крылышки, рука адмирала бесцеремонно блуждала между икрами ее ног, храбро забираясь под коротенькую спартанскую юбчонку.

К удивлению Лилии, атлантка, которую адмирал называл Осанной, блаженственно улыбалась и не только не пыталась остановить германца, но и явно не спешила со своим уходом. При этом присутствие Фройнштаг ее ничуточку не смущало.

— Кажется, самое время остановиться, господин адмирал, — наконец не удержалась Лилия, предполагая, что ласки стареющего морского волка зашли слишком далеко. Тем более, что она засомневалась, есть ли у Осанны под юбочкой нечто такое, что напоминало бы трусики.

Судя по блаженственному выражению ее лица, — не было, и, забираясь туда, барон фон Готт прекрасно знал об этом. Впрочем, особого блеска в его глазах Лилия так и не заметила. Так, подумалось ей, ласкают только опостылевших жен или нелюбимых женщин. Тогда зачем он прибегал к этим полусексуальным экзальтациям, да к тому же в ее присутствии, то есть в присутствии женщины, с которой только что познакомился?

Но самое странное, что даже после столь бесцеремонного вмешательства германки Осанна никак не отреагировала ни на ее слова, ни на само ее присутствие. У Фройнштаг даже закралось подозрение, что атлантка умышленно играет в ее присутствии страсть, дабы вызвать у нее чувство ревности. Предаваясь таким образом давно прощенному Богом женскому греху — ревнивой мстительности.

— Она владеет германским, английским или каким-либо иным из континентальных языков? — поинтересовалась Фройнштаг, делая несколько глотков кисло-сладкого напитка, с каким-то березово-грушевым привкусом.

— Владею, — томно ответила вместо него Осанна, развернувшись бедрами к адмиралу и опираясь руками о стол, в классической позе «секретарши-любовницы». — Мне подарили атланто-германский разговорник, и я выучила его, а затем и весь германский словарь.

Говорила официантка с жутким акцентом, но определенным словарным запасом, судя по всему, владела.

Фройнштаг вопросительно взглянула на адмирала.

— Большинство атлантов обладают феноменальной памятью, это факт, — подтвердил он. — Иное дело, как они ею распоряжаются.

— Я хотела спросить о другом: может, мне давно пора выйти?

— Это не обязательно, — спокойно заверил ее рейхсфюрер Рейх-Атлантиды.

— Тогда, может быть, вы все же оторветесь от ножек этой юной фройлейн и скажете мне пару слов на прощание?

В то же мгновение дверь отворилась, и в проеме ее появился тот самый парень в тоге, который привел ее сюда.

— Адмирал будет ждать вас на берегу реки, госпожа Фройнштаг, — по-германски, четко выговаривая каждое слово, произнес он, не обращая особого внимания на сексуальный экстаз Осанны.

— Так быстро завершился прием? — метнула на него взгляд Фройнштаг, решая для себя: как отреагировал этот атлетически сложенный парень, если бы она принялась вот так же беспардонно ласкать его в присутствии посторонних. И как реагировали бы адмирал и Осанна.

— Так быстро, — ответил он, так и не испытав на себе ее решительности. Хотя Фройнштаг и в самом деле возжелала его и не прочь была бы затащить в постель — уже хотя бы ради интереса и разнообразия, ради коллекции.

Декабрь 1946 года. Антарктида.

Столица страны Атлантов город Акрос.

Резиденция Повелителя Этлена Великого. Зал Основателей.

Как только дверь Зала Основателей неслышно раздвинулась, адмирал Брэд оказался на рубиновой, непонятно из какого материала сотканной, дорожке, что сразу же медленно понесла его к подножию высокой, двукрылой трибуны, в центре которой возвышался трон Повелителя Внутреннего Мира.

Адмирал так и не понял, куда девался Посланник Шамбалы; медленное движение дорожки сопровождалось какой-то странной, неизвестно каким инструментом порождаемой, эфирной мелодией, а все его естество, его сознание обволакивала какая-то эйфорическая приподнятость, которую можно было бы сравнить разве что с легким наркотическим опьянением.

Когда дорожка остановилась, адмирал оказался почти у подножия трона, сидя в котором гигант-повелитель напоминал ему невовремя ожившего золотистого сфинкса, на голове которого красовалась огромная, излучающая ослепительный золотистый свет корона.

— Стойте, адмирал, и смотрите, — мысленно повелел ему какой-то внутренний голос.

В ту же минуту трибуна вместе с Повелителем-сфинксом и восседавшими по обе стороны от него плечистыми златокудрыми сенаторами как бы растворилась в пространстве, а сам адмирал вдруг оказался на устланной золотистыми плитами городской площади. Мимо, и, как будто не замечая его существования, то ли проходили, то ли попросту проплывали в воздухе[48]светловолосые, голубоглазые, прекрасно скроенные гиганты, каждый под три метра ростом.

Причем самое потрясающее заключалось в том, что адмирал слышал, как атланты разговаривают между собой на каком-то непонятном языке, жестикулируют, смеются, заходят в какие-то выстроенные из стекла и бетона или какого-то иного материала здания…

Вместе с ними адмирал побывал на усыпанном золотистым песком берегу дымящегося гейзерного озера, побывал на вершине холма, у истоков водопада, осмотрел оттуда, словно с высоты птичьего полета, довольно большой, спланированный концентрическими кругами, с величественным храмом посредине, город, прошелся аллеями старинного парка, гигантские деревья в котором достойны были Страны Гулливеров.

Он был поражен, когда оказался сначала на палубе авианосца «Флорида», команда которого жила своей вполне реальной жизнью, а затем — на искореженном снарядами эсминце «Портсмут».

Какая-то неведомая сила перенесла его в офис Объединенного штаба атлантических флотилий, в котором он чуть было не столкнулся лицом к лицу с вице-адмиралом Ричардом Грегори; затем — на Елисейские поля, в Париже, и на Александр-плац, в Берлине, а оттуда — к воротам снежной крепости «Адмирал-Форта».

Однако, пребывая, и в гуще столичной жизни атлантов и на улицах европейских городов, или на кораблях собственной эскадры, адмирал все же ощущал себя чужим в порождаемых ими реалиях, ибо жизнь эта никоим образом не соприкасалась с его собственной жизнью.