Великий полдень - Сергей Морозов

Все так называемые «инициативы снизу» всегда шиты белыми нитками, но на этот раз насущная необходимость подобного начинания просматривалась давно. Впрочем, признаюсь, я тоже не сразу понял, что к чему. Возрождение — Бог с ним, оно бы и ничего, но что подразумевалось под объединением и что, собственно, собирались объединять? Неужели все давным-давно не объединено и не переобъединено?

Несмотря на заявленную внепартийность, организационный комитет нового движения заявил, однако, «максимальную» лояльность властям, приветствовал грядущие выборы и принялся всячески выражать солидарность с нашим общим кандидатом. Это был лучший ответ на обвинения в претенциозности и двусмысленности названия. Дескать, мы — плоть от плоти и кровь от крови той же матери-России, мы верные дети ее. Казалось бы, все ясно: еще одна предвыборная акция, призванная добавить нашему курсу основательности всенародного доверия.

Несколько ближайших городских округов, к которым мгновенно стали примыкать и другие, в том числе пригородные, выделили из местных администраций «заинтересованных народных представителей». Они еженедельно сходились и заседали в ныне образованном общественном органе — в России. Видимо, Россия мыслилась как постоянно функционирующая структура. Уж не знаю, кто и как выбирал делегатов, но каждый из них нес в общий котел идеи и чаяния, сводящиеся, впрочем, к одному — что, мол, надо все коллективно обмозговать и как-то вылезать из этого дерьма. При этом, естественно, в один голос упирали на национальный архетип — заединничество, артельность, соборность и все такое. Дескать, надо, наконец, эту самую идеологию оформить в практическом отношении и, по мере оформления, оприходовать, не разводя бодягу… На первый взгляд, цель довольно неопределенная, однако идеологию действительно быстренько «оформили» и, судя по всему, энергично занялись «оприходованием».

«Ничего себе, сказала я себе!» — подумалось, когда я пробегал глазами информационный листок с сообщениями о первых заседаниях России. Удивление вызывали не только оперативность и сногсшибательный прогресс в численности и территориальном охвате, но также прогресс в смысле помещений, которые арендовались для работы. Первый раз деятели собрались в таксопарке № 4 под мостом, что неподалеку от нас. Во второй раз — в центральном столичном кинотеатре «Россия». Что было, безусловно, символично. А еще через пару заседаний Россия переехала в колонный зал Дома Союзов. «Оформление» идеологии, а также ее трансформация находились как бы в прямой зависимости от архитектуры занимаемого помещения. Это не могло не возбудить во мне интерес, поскольку наглядно иллюстрировало древнейшую теорию о непосредственном воздействии архитектуры на общественное подсознание. Это, кстати, прекрасно понимали еще египетские жрецы и фараоны.

На заседании в таксопарке, под низкими, пропахшими парами горюче-смазочных материалов сводами обширного гаража, Россия провозгласила себя «самым народным из всех народных собраний» и «самой организованной из всех организаций». Она объединила большинство городских округов, а также нескольких областных округов, которые отныне собирались жить и дышать общей идеей. Количество делегатов от местных органов самоуправления уже тогда было изрядным: по-видимому, в помещении таксопарка понабилась едва ли не половина населения означенных округов. На заседание в столичный кинотеатр «Россия» народу набилось еще больше. Делегатов, не вместившихся в партер и бельэтаж, пришлось кое-как рассадить в фойе. Огромные мутные стекла в фойе угрожающее скрипели и качались, едва не вываливаясь из тонких стальных рам, когда делегаты разом поднимались с мест, чтобы приветствовать очередные резолюции. На этот раз Россия уточнила предыдущую свою декларацию, провозгласив, что ей удалось объединить (главным образом, «духовно» и «в перспективе») всю историческую мать-Россию и что ее непосредственное возрождение должно вот-вот начаться, поскольку великая идеология уже близка к своему оформлению. По такому случаю Россию было решено именовать общенациональной.

Но этим дело не ограничилось. Уже через неделю Россия заседала в Колонном Зале, который отличался не столько своими внушительными размерами и прекрасной акустикой, сколько тем, что его стены помнили истовое пение «Боже, царя храни» и «Интернационал». Соответствующую трансформацию претерпела разворачивавшаяся во всем своем величии идеология. Общенациональные рамки мгновенно сделались тесными. Что такое, в конце концов, какая-то «общенациональность»! Наши сердца способны вместить в себя чаяния всего мира и даже более того. Дело было за малым: для сверхмощной идеологии требовалось избрать некий символический центр, из которого живительные волны прогрессивной идеологии будут распространяться сквозь вселенную, не ведая ни границ, ни преград. Но это, так сказать, в аллегорическом смысле. На практике волны должны распространяться по вполне осязаемым земным пространствам и конкретным территориям, а, значит, их символический центр должен быть помещен в конкретную географическую точку. Что для успеха дела отнюдь не безразлично. В общем и целом Россию поддержали действующее правительство, крупные предприниматели, а также все люди доброй воли. Но что еще важнее, было получено официальное приглашение следующее заседание России провести в стенах самой Москвы!

Со своей стороны Россия решила обратиться к властям со встречным предложением: а почему бы, если на то пошло, этот перл градостроения, это необычайное, почти метафизическое произведение архитектуры не провозгласить той конкретной географической точкой, в которую и будет помещен символический центр новой супер-идеологии? Ультрасовременный мегаполис как колыбель всемирной России, — не дурственно, а? Именно в этот момент я и сказал себе «Эге!».

Я и не предполагал, что, пока я был поглощен своими личными переживаниями, бурление в обществе достигло таких пределов. Моя несравненная Москва оказалась в фокусе общих интересов, на нее уже заглядывались и облизывались. Это и не удивительно: она никого не могла оставить равнодушным. Она была так прекрасна! Можно было лишь догадываться, до чего еще додумаются новоявленные идеологи, очарованные ее красотой.

Бредовые слухи насчет государственного переустройства, общемирового дома и т. д., циркулировавшие после кончины старого правителя и казавшиеся фантастическими, теперь неожиданно находили самое реальное подтверждение. Что касается меня, то я не склонен был относиться к этому слишком серьезно. Я был уверен, что Россия, будь она хоть трижды общенациональной или даже всемирной, есть дежурный номер в длинном списке предвыборных фокусов. Как только пройдут выборы и Федя Голенищев официально вступит в должность, снова воцарятся тишь и благодать, а любая «супер-идеология» за ненадобностью скукожится и превратится в фук. Единственная заноза, засевшая в душе, — это сознание того, что в Москву стала втираться со своими амбициями местная шатия-братия, все эти гориллы, которым оказалось мало таксопарка и Колонного Зала, а Папа с Федей Голенищевым этому не только препятствовали, а ради сиюминутных предвыборных нужд, даже поощряли.

Все бы ничего, если бы пропагандистская свистопляска происходила где-нибудь в удалении. Телевизор можно было вырубить, а макулатуру, которой набивали почтовый ящик, выбросить… Между тем наше семейство, по понятным причинам, пользовалось особым вниманием со стороны нового движения. Незадолго того, как под нашими окнами загудели манифестации, к нам на квартиру зачастили эмиссары из органов местного самоуправления, а также какие-то навязчивые личности, называвшие себя активистами России. Они были так похожи друг на друга, словно их выпустили из одного спецучреждения, и напоминали не то проповедников из тоталитарных сект, не то уличных торговых агентов. Бескровные, словно вымоченные в воде лица. Нездорово горящие, пустые глаза. Специфическая фразеология, наводящая на мысль о размягчении мозга. Если они нарывались на меня, я их выпроваживал еще до того, как они успевали раскрыть рот. Мне, как одному из «лучших людей нашего округа», едва ли не каждый день доставлялись с курьерами официальные приглашения то прибыть на очередное заседание России, то выступить с докладом по предлагаемой тематике, то прислать предложения и поправки к проекту новой идеологии. Впрочем, и это можно было игнорировать… Но этим дело, к сожалению, не ограничилось. Меня коробило, когда я узнавал, что мои домашние втягиваются в эту предвыборную дребедень.