Таинственный труп - Жан-Франсуа Паро

— С вами, сударь, я готов поделиться своими подозрениями: мне кажется, она работает на лорда Эшбьюри, начальника английской разведки.

— От вашей проницательности ничто не ускользает. Я подтверждаю, что она, действительно, имеет дело с этим субъектом: она передает ему кое-какие сведения.

Растерянный вид Николя изумил адмирала.

— Я знаю, истина не всегда приятна, но успокойтесь, госпожа Годле действует в интересах секретной службы короля. Она двойной агент. Она работает на нас и сообщает нам все, что слышит у себя в магазине. Благодаря ей мы несколько раз сумели обезвредить опасные замыслы противника, и мы уважаем ее за это. Ее сердце принадлежит Франции.

— Но как она могла решиться?

— Министр сообразил, что можно повлиять на даму, состоявшую в связи…

Адмирал вздохнул.

— …с ее прошлым. Заботясь о вас и о сыне, она тотчас согласилась.

— Это возмутительно со стороны Сартина! Если бы с Антуанеттой случилось несчастье, я бы ему не простил, — тихо произнес Николя, словно разговаривал сам с собой.

— Чтобы доказать вам свое доверие, я расскажу вам, какую роль ей предназначили. Она прочитывает английские газеты, где печатают статьи о постройке новых кораблей, об их перемещении, а также списки назначенных на офицерские должности. На каждый корабль заведена своя карточка, где указаны год его постройки, плавания, сражения, повреждения и починки, репутация, имена командиров и сведения о команде. Коробки с такими карточками хранятся в министерстве. Сообщения, спрятанные в брикетах с углем, грузовые суда привозят в Булонь и Кале, где их забирают наши военно-морские комиссары и эстафетой отправляют в Париж, где каждый понедельник Тьерри, первый служитель королевской опочивальни, приносит королю отчет, составленный на основании полученных сведений. Таким образом, благодаря госпоже Годле король всегда в курсе состояния и перемещений английского флота![67]

— Я с ужасом думаю о том, каким опасностям подвергается она ежеминутно!

— Она ловкая и осторожная.

— Если бы вы только знали… Эшбьюри ничто не остановит.

— Не беспокойтесь. У нас есть в запасе неоспоримые аргументы, которые, если ее разоблачат, позволят защитить ее.

— Сударь, я хочу попросить у вас об одной любезности. Видя, в каком дурном настроении пребывает господин де Сартин, я не думаю, что он в состоянии выслушать меня, а тем более ответить на вопросы. Вы понимаете, какие подозрения нависли над Риву. Однако еще ничего не решено, все зависит от его собственных показаний. Он должен иметь возможность защищаться и отвечать на поставленные законным образом вопросы. Сейчас он отказывается говорить и тем самым усугубляет свое положение. Без сомнения, он в курсе некоторых подробностей, важность которых ему неизвестна, но которые, как мне кажется, вполне могут свидетельствовать в его пользу. Необходимо убедить его заговорить. Одно ваше слово, снимающее с него запрет на разглашение, облегчит мне дальнейшее расследование, в течение которого не только Пейли, но и еще одна девушка, присутствовавшая при похищении Лавале, рассталась с жизнью. Меня же просто хотели подстрелить как кролика. Добавлю, что в настоящее время ради безопасности королевства необходимо установить, почему столь четко разработанный план провалился и чья предательская рука помешала его осуществлению.

Адмирал немного подумал, потом сел за небольшой рабочий столик. Взяв перо, он набросал несколько строк, свернул записку, запечатал ее своей печатью и протянул комиссару.

— Постарайтесь, чтобы меня потом не упрекнули за этот поступок.

Эме не было дома: ее задержала у себя Мадам Елизавета; как пошутил адмирал, она приучала дочь к прикорабельной жизни.

Они поужинали вдвоем; Триборт принес им рагу из осетрины и, вставляя веселые реплики в их беседу, окончательно развеял желчное настроение, охватившее обоих после сцены с Сартином. Они обсудили последние придворные и городские новости, и в частности, обед, данный архиепископом Парижским Кристофом де Бомоном в честь директора Бюро финансов Неккера. Адмирал процитировал эпиграмму, распространившуюся по такому случаю в Париже.

Ах, что за скандал начался!

За пиршественный стол Неккер с Кристофом сели.

Рыдает Церковь, дьявол же хохочет,

Неккер хоть в янсенизме не замечен,

Зато он протестант закоренелый.

Николя не остался в долгу и, продолжая церковную тему, рассказал адмиралу, что кардинал де Ларош-Эмон, великий сборщик милостыни Франции, впавший в детство, пожаловался своему врачу, господину Бувару, на подагру, простонав, что он страдает, словно грешник в аду, на что сострадательный эскулап грубовато ответил: «Как, уже, сударь?»

Они также коснулись американских дел. Адмирал сообщил ему о всеобщем недовольстве военных медлительностью правительства. Агенты инсургентов возбуждают волнения в народе, желая поскорее добиться выгодного для них решения. Маркиз де Лафайет, недовольный тем, что министр не сдержал обещание относительно его повышения, после переговоров с американскими посланцами Франклином и Дином, в Бордо тайно снарядил корабль и вместе с пятью десятками молодых офицеров отплыл на нем, чтобы присоединиться к армии Вашингтона.

Несколько стаканов старого рома, выпитых вместе с Трибортом, приглашенным разделить удовольствие, достойно завершили вечер. Добравшись до своей комнаты, Николя растянулся на кровати и тотчас забылся тяжелым сном.

Воскресенье, 16 февраля 1777 года.

Николя совершал утренний туалет особенно тщательно. Темная лента ордена Святого Михаила подчеркивала строгость костюма, более походившего на одежду магистрата, нежели придворного. С видимым раздражением он натянул парик и прицепил шпагу маркиза де Ранрея. Глянув в зеркало, он отметил, что, выделяясь ярким пятном на фоне серого переливчатого фрака и светло-серого жилета, она делает его моложе. Прибыв во дворец задолго до полуденной мессы, он взял для Рабуина и сопровождавшего его агента напрокат две шпаги, чтобы их пропустили на территорию дворца; на костюм обычно внимания не обращали. В Зеркальной галерее его настиг Луи: он примчался поздороваться с отцом. Сияя от гордости, он покрасовался перед Николя в своем синем, обшитом малиновыми и белыми галунами, фраке. Госпожа Кампан ожидала комиссара в гостиной Мира. В помещении, отныне относившемся к апартаментам королевы, возле высокого камина из разноцветного мрамора сидела дама в черной мантилье, зябко потирая над огнем руки. Николя бросил взор на картину над камином: «Людовик XV, дарующий мир Европе».

— Ах, господин маркиз, не зная, получили ли вы мою записку, я изнывала от нетерпения в ожидании.

Она окинула тревожным взором зал, но никто из деловито шествовавших мимо теней не привлек ее внимания.