Сжигая мосты - Юлия Гатальская

Я успокоился, да, но нужно ли мне было на самом деле это спокойствие? Чёрта с два! Уже через несколько месяцев моя жена выглядела, как бегемот, и говорила только о том, какую коляску выбрать и как назвать ребёнка. Я и сам был порой не прочь обсудить подобные детали, но проблема состояла в том, что других тем для разговоров у Вероники просто не существовало. Она стала беспокойной, превратившись в чокнутого ипохондрика, трясущегося над своим животом. На что я подписался, решив стать отцом в двадцать два года? Я всё чаще ловил себя на гнусной мысли, что меня раздражает смена её настроения, о сексе уже не было и речи, хотя я в нём сильно нуждался. У Вероники не хватало опыта, чтобы попытаться удовлетворить меня более доступным и безопасным для ребёнка способом, а у меня не хватало смелости сказать ей об этом прямо. Я боялся задеть её самолюбие или обидеть, и продолжал довольствоваться поцелуями. Моя жена всегда была скромной и застенчивой, как я мог сказать ей: «Не хочешь сделать мне минет?». Этот вопрос, на мой взгляд, мог вызвать как минимум преждевременные роды.

Я стойко терпел все эти неприятности, изображая из себя счастливого отца и делая вид, что умиляюсь её животу, когда она просила поговорить с ним. Я знал, что это временные трудности и они вполне оправданы, ведь я стану папой. Я надеялся, что после родов всё вернётся на свои места, но я был полным идиотом, если думал, что ребёнок никак не изменит нашу жизнь. Помню, как я выпал в осадок, когда Вероника попросила меня присутствовать на родах. Кто вообще придумал такую фигню, как присутствие мужика на родах? Если вы хотите отвадить от себя своего мужа как минимум на пару месяцев – зовите его на роды! Уверяю вас, после увиденного он не захочет к вам прикасаться. Я согласился на это только потому, что понимал, насколько это важно для жены. Она действительно нуждалась в моей поддержке, раз уж попросила меня стать свидетелем не самого лицеприятного зрелища на свете. Вероника, которая чувствовала неловкость всякий раз, когда я хотел сделать ей приятное ниже пупка, забила на своё стеснение и ненужную застенчивость и попросила присутствовать на родах. Как я мог ей отказать?

Сказать, что мне было тяжело видеть, как мучается моя жена – ничего не сказать. Мне казалось, что я попал в ад, десятичасовой беспрерывный ад, наполненный криками и страданиями моей хрупкой Вероники, вперемешку с капельницами, медсёстрами, аппаратами КТГ и прочей атрибутикой родильного бокса.

Всё, что показывают по телеку, все эти счастливые лица отцов, держащих за руку рожающую жену и повторяющих, как идиоты «дыши, дыши!» – враньё! Я не знаю, как наплевательски нужно относиться к своей жене, чтобы с невозмутимым выражением лица гладить её по голове и, улыбаясь, делать вид, что роды – это обычная процедура, а не смертоубийственное издевательство матери природы над женщинами. Находясь в этом маленьком душном помещении пыток, я мог думать только о том, чтобы сбежать из этого ада и ничего не видеть и не слышать. Я желал лишь одного – чтобы это мучение побыстрее закончилось и все остались живы. Я ощущал самую настоящую панику, накатывающую на меня мощнейшими волнами, когда Вероника, с искажённым от боли лицом, спутанными от пота волосами металась по кушетке в приступах схваток, а я ничем не мог ей помочь! Эта беспомощность, смешанная со страхом за жизнь жены, меня убивала, превращая из уверенного в себе мужчину в пятилетнего мальчика, который потерялся в огромном гипермаркете. Я чувствовал себя потерянным, лишним там, я только путался под ногами. Когда же я, как последний придурок, попытался взять жену за руку, чтобы хоть как-то утешить, она с силой отпихнула меня с криками: «Отвали!», – я уцепился за эту фразу, как за спасительную соломинку, и послушно выбежал в коридор, даже не успев обидеться на грубость.

Меня позвали, когда дочь уже появилась на свет, и я, слава Богам, не видел самого страшного – прохода младенца по родовым путям. Я был уверен, что никогда больше не захочу Веронику, если воочию увижу этот процесс. Даже несмотря на то, что я много читал об этом заранее, я всё ещё не был к этому готов.

Ещё больше я не был готов к тому, чтобы увидеть дочь. Я никогда не думал, что отцы могут испытывать столь сильные чувства к своим детям. Катя была такой трогательной, крохотной, с красной сморщенной кожей, мокрыми волосами, но такой красивой. Мне она показалась самым прекрасным ребёнком на свете. Когда мне позволили взять её в руки на несколько минут, я понял, что пропал. Это беспомощное существо завладело половиной моего сердца, вторая половина всё ещё принадлежала моей Веронике.

Аккуратно передавая дочь своей жене, я видел, насколько она счастлива. Вероника сияла так, будто бы это вовсе не она выдавала душераздирающие крики и корчилась от невыносимой боли несколько минут назад. Это было необычно – смотреть на свою жену, бережно держащую новорожденную дочь на руках, и испытывать невероятный прилив нежности от этой картины.

Однако эйфория от пополнения в семье прошла очень быстро. Вероника отдавала всю себя маленькой дочери, которая так нуждалась в ней, а на меня уже не хватало ни сил, ни времени. К тому моменту я уже имел чёткий план по развитию собственного бизнеса и приступил к его исполнению, переведясь на заочную форму обучения и погрузившись в этот процесс с головой. Приходя вечером домой в нашу маленькую квартиру на окраине города, я был счастлив видеть свою крошечную дочь, и она, казалось, была рада меня видеть тоже.

Вероника кормила малышку грудью и это умиляло меня, я радовался, что моя дочь получает самое лучшее в мире питание – молоко матери, но, признаться, я начал как-то по иному смотреть на тело своей жены и всё реже пытался добиться от Вероники близости. Это выглядело именно так, будто я пытался добиться секса. Я видел, что слишком уж затянувшаяся послеродовая депрессия, бессонные ночи и накопившаяся усталость убивают в моей жене хоть какое-то сексуальное желание, и она позволяла мне спасть с ней, будто бы делая одолжение. Я не чувствовал, что она хочет меня также, как хотела когда-то, хотя я хотел её по-прежнему. Порой мне даже казалось, что Вероника отдаёт всю свою любовь Кате, а на меня у неё уже просто не хватает сил. Когда же у дочери начали прорезаться зубки, она и вовсе переселилась в нашу постель, потому что Веронике было тяжело вставать по пятнадцать раз за ночь, чтобы приложить малышку к груди. Я был третьим лишним, плач дочери мешал мне высыпаться и я постепенно перебрался на диван в гостиной, но Веронику в тот момент это волновало меньше всего. Да и я считал, что это очередные временные трудности.

Катя быстро росла и развивалась, мой бизнес дал бурный старт и я полностью отдавался работе. На нашу с Вероникой четвёртую годовщину свадьбы я, наконец, смог приобрести то, чего давно хотел – бриллиант к кольцу жены. Катя тогда почти исполнился год, и она уже начала ходить. Вероника искренне обрадовалась подарку, хоть я и ощущал, что она не была в восторге от того, что я потратил столь ощутимую сумму на украшение. Мы уложили Катю спать, разлили по бокалам вино и молча пили его в гостиной.

– У меня для тебя есть ещё один подарок, – проговорил я, когда бутылка была опустошена на половину.

Вероника удивлённо посмотрела на меня, кода я протянул ей маленький подарочный пакет с кружевным почти прозрачным женским бельём небесно-голубого цвета. Я увидел его за стеклом одного из магазинов торгового центра на манекене и мне очень захотелось посмотреть, как оно будет выглядеть на Веронике. Надо признать, моя жена довольно быстро вернулась в былую форму и была всё такой же стройной, как и до беременности.