Моя война с 1941 по 1945 - Алексей Фёдоров

Первое. В мирное время слова «убил», «ранил», «обстрелял» не имеют того положительного значения, присущего им в войну. Тем более, что в нашей пропаганде за мир эти слова звучат негативно, когда мы обвиняем американцев, израильтян, португальцев и чилийских фашистов в убийствах и истязаниях мирных жителей. Но разве мы не радуемся, когда вьетнамские, арабские, гвинейские партизаны наносят урон в живой силе своим поработителям? И опять слова «убито столько-то оккупантов» звучат для нас музыкой. Только мелкобуржуазный пацифист, не понимающий сути классовой борьбы, к убийству фашиста, истязающего жителей оккупированной страны и партизан этой страны, может отнестись с возмущением.

А ведь мы были в малом числе и не могли принимать открытых боев.

Второе. Мы партизанили, и нас было очень мало (это не армия Ковпака). У нас была возможность применять только партизанские методы борьбы – засады, диверсии. Выше я рассказал, какую нотацию прочитала мне Алиса, когда я после нашей с Валерием операции, удрученный тем, что мне приходится стрелять из-за укрытия в ничего не подозревающих врагов, говорил ей, что буду ходить только на подрыв поездов. Она была права. Если бы мы хоть раз бросились в открытую на врагов, то нас бы давно уже не было, а те оккупанты, которых мы ликвидировали, глядишь, и сейчас гуляли бы на свободе.

Третье. А что было бы с нами (со мной), если бы мы (я) попали в лапы к немцам? Нас (меня) ожидала бы мучительная смерть в пытках и истязаниях. Не просто расстрел, а сначала ужасные пытки, а потом расстрел или петля. Имели ли мы право рисковать собой, идя на врага в открытую? Ни один партизанский отряд не рисковал собой. Открытый бой для партизан – «вынужденное решение», как говорят проектировщики. У нас тоже был открытый бой за Анжери. Партизанская тактика боевых действий наносит чувствительный урон врагу и сохраняет живую силу партизан.

Я не стал хвалить себя жене, но сказал, что Валерий был необъективен как к себе, так и к другим. Свои успехи он всегда гиперболизировал, а успехи других преуменьшал. Однако я отдавал должное его храбрости и инициативе.

Роль Гриши в «деле Анжери» совсем не такая, как представил её Валерий, и весь ход боя описан им неправильно (он меня даже исключил из боя). Гриша не проявлял той глупой инициативы, которую ему приписывал Валерий. Он не стрелял в полковника (а не подполковника, как пишет Валерий) из положения, когда мог спокойно скрыться. Он стрелял в него из безнадежного положения, но об этом позже.

Касаясь неважного литературного качества воспоминаний Валерия, я сказал жене, что Стариков, например, взял воспоминания из своей книги, которую выпустил совместно с каким-то литератором, Джабраилов тоже не мог написать сам, ему кто-то помог, а Валерий сделал это самостоятельно, поэтому его воспоминания не слишком интересны…

Числа 24 августа к нам в лагерь прибыла связная из Парижа. Это была молодая женщина из русских эмигрантов по имени Мария. В Гре она попала в лапы французских жандармов, и они при допросе выбили ей передние зубы. Только вмешательство Алисы, случайно узнавшей о её аресте, спасло эту женщину от выдачи немцам. Вмешался капитан жандармерии и освободил Марию. Ещё до её освобождения Алиса была у неё в тюрьме и узнала, что операция по освобождению советских военнопленных в районе города Нанси отменяется.

Мария – худенькая, высокая, лет двадцати пяти, жила в Париже и имела двоих детей. В ноябре 1944 года я случайно встретил её в Париже в здании организации «Русский патриот» на вечере, посвящённом годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Побывал у неё. Она жила очень бедно, в комнате без окон; два прелестных малыша – мальчик и девочка были единственной усладой её жизни. Она была большой патриоткой: рискуя жизнью, вела опасную работу в этой организации и у Луи (Илича) в качестве связной.

Мария пробыла в отряде с неделю. Очень стеснялась выбитых зубов, при разговоре старалась не улыбаться и прикрывала рот рукой. А когда оправилась от пережитых волнений, уехала в Париж.

Удачная операция была нами проведена 28 августа. В черновике нашего рапорта записано: «28 августа группа в составе Алёши, Франсуа, Яника, Николая-2 и Кости сделала засаду на дороге Везуль – Безансон в том месте, где сорвалась операция 8/VIII. В 8 часов утра были атакованы 3 машины с немцами в количестве примерно 50 человек. Немцы выскочили из машин и открыли по нам ответную стрельбу. Выгодность нашей позиции обеспечивала безопасный отход и товарищи, учитывая явное преимущество немцев в силе, спокойно отошли, не приняв боя. В результате операции убито 22 и ранено 9 немцев.

На обратном пути группа прошла через пять деревень, где французы молотили урожай. Товарищи вызывали мэров и приказывали им прекратить молотьбу, так как немцы могут произвести реквизицию. Молотьба тут же прекратилась».

Расскажу подробнее об этой операции – я хорошо её запомнил. Ранним вечером 27 августа мы впятером двинулись на место проведения операции. Шли не торопясь, часто останавливались на перекур. У Франсуа был ручной пулемет, у остальных автоматы, гранаты, пистолеты. На утренней заре мы уже были на дороге № 57, что между деревнями Южье и Малашер. Выбрали удобную позицию на западной стороне дороги и стали ждать. Машину услышали издалека, но в поле зрения она нам попала после поворота, метрах в 50–60 от нас. Этого расстояния было вполне достаточно, чтобы определить, какая идёт машина – гражданская или военная.

На правом фланге залегал Франсуа. В его задачу входило снять из пулемёта шофёра. Машина продолжит путь, пока не свалится в кювет, а мы должны обстреливать её и забрасывать гранатами. Договаривались, что обстреливаем только автомобиль с солдатами, чтобы поразить больше живой силы.

Легковые машины и отдельных велосипедистов не трогаем. Большое количество велосипедистов – обстреливаем. Если пойдёт колонна грузовиков, то легковую машину с офицером, которая обычно идёт впереди, пропускаем и обстрел начинаем с первой грузовой машины.

Лежим и ждём. Послышался звук машины и какой-то металлический перезвон. Я махнул рукой – приготовиться. Судя по рокоту мотора, машина грузовая – значит, немцы. А вот металлический перезвон непонятен.

Наконец, из-за поворота появляется огромный грузовик с… пустыми молочными бидонами. Опять ложимся. Проходит легковая машина, ещё одна и вот, наконец, знакомое урчание грузовика. Махнул – приготовились. Из-за поворота выезжает коричневая легковушка, на солнце блеснули офицерские погоны. Машина не прошла и метров 30-ти, как из-за поворота показался грузовик. На кабине торчал ручной пулемёт, пулемётчик осматривал бугор, в кустах которого лежали мы. Ещё одна машина и ещё. Три грузовика с интервалом метров 15–20, с пулемётами на кабинах и солдатами на скамьях по краям кузова.

Почти одновременно «заговорили» наш пулемёт и мой автомат, тут же застучали другие автоматы. Передняя машина доехала почти до Франсуа и остановилась. Остальные остановились вслед за ней, и немцы начали выпрыгивать из кузовов. Послышались команды. Солдаты прятались в кюветы и за бревна, лежавшие с той стороны дороги. А мы с бугра, с высоты 5–6 метров, поливали фашистов огнём и бросали гранаты. Я стрелял стоя, сменяя уже второй магазин.