Инквизитор - Борис Вячеславович Конофальский

привыкший к долгой и быстрой езде, еще издали закричал зло:

— А ну, стой! Стой, паскудники!

До крытой телеги было далеко, но его услышали и воз остановился. Когда всадники добрались до воза, там оказался всего один человек. Он сидел на козлах, его руки, сжимавшие вожжи, заметно дрожали. И это был не слуга Соллона.

— Кто таков? — Сурово спросил Волоков. — Как имя?

— Ёган Шварц, — ответил возница, — купец.

— Что везешь?

— Яйца и деготь на стройку в монастырь.

— Погляди, — приказал Волков одному из стражников.

Тот спрыгнул с лошади, залез в воз. Перепуганный до полусмерти купец ждал.

— Прекрати дрожать, — произнес солдат, — если ты и вправду купец — тебе нечего бояться. Я коннетабль Рютте.

Стражник показался из-за спины купца, вылезая из телеги:

— Тут только яйца в корзинах и бочка с дегтем.

— Ты знаешь управляющего Соллона? — Спросил солдат у купца.

— Господина Соллона тут все знают, — кивнул тот.

— Когда его видел?

— Вчера в трактире.

Между тем, Ёган чуть отъехал вперед, вернулся и сказал:

— Господин, на дороге более следов нету. Этот купчишка первый едет.

— Ты бы не ездил здесь один по ночам, — посоветовал коннетабль.

А купчишка облегченно вздохнул и поехал дальше.

— А мы куда? — Спросил Ёган.

— В замок, — нехотя буркнул Волков и, посмотрев на серое небо, добавил: — Господи, когда ж я высплюсь?

Во дворе замка стоял большой, крепкий воз, с двумя крепкими меринками. Рядом стоял сержант и стражники, а между них два опрятных мужичка.

— Поймали, значит, — заметил Ёган.

Солдат спрыгнул с коня, кинул ему поводья, подошел к сержанту, тот, несмотря, на пойманную телегу был не очень радостен.

— Давно их поймали? — спросил Волков.

— Да почти сразу, за деревней.

— Дьявол, а мы полпути до монастыря проскакали. А что, Солонна не было?

— Не было, — ответил сержант, — только эти.

— Сейчас позавтракаю и поговорю с ними, — не без удовольствия сказал Волков осматривая холопов управляющего, также он бегло осмотрел скарб, что лежал в телеге. Добрые ткани, добрая посуда, все Волкову приглянулось. И все бы ничего, но тут он увидел, как у колодца высокая женщина в зеленом платье и в старомодном рогатом головном уборе переливает воду из колодезного ведра в большой, медный кувшин. И у солдата пропал дар речи. Это была Франческа, которая должна была сидеть под замком в подвале. Волков в яростном удивлении поглядел на сержанта, а сержант на него глядеть отказывался, прятал глаза. Удо Мюллер только отрицательно качал головой, как бы показывая: я тут ни при чем. Выглядел он абсолютно беспомощным. Волков ничего ему не сказал, да просто не смог. Солдата разрывало. Он кинулся бегом в покои барона, но сделав три шага захромал, так как забыл про ногу, остановился переждать боль, стоял, морщился, и когда переждал и уже спокойно пошел ко входу в покои.

Франческа с гордым видом несла кувшин через двор. Она все видела и откровенно улыбалась, а сержант и стражники смотрели ему вслед. Сержант тяжело вздохнул, соболезновал.

Солдат, хромая шел к покоям, когда из донжона выскочила толстая кухарка и на весь двор зычно крикнула:

— Господин коннетабль, господин коннетабль!

— Ну что тебе? — чуть удивился солдат, раньше кухарка никогда к нему не обращалась, ему казалось, что она его побаивается.

— Говорят управляющий сбёг!

— Сбёг, сбёг, иди, займись своим делом.

— А я про что? Я про свое, у меня муки только на сегодня.

— Чего? — не понял Волков.

— Муки только на сегодня, завтра опару ставить не из чего.

— Ну а я-то тут при чем?

— А кто ж при чем? Соллона то нету, а за мукой ехать нужно.

— Ну, отправь кого-нибудь. — Легко решил вопрос солдат.

— Да как же я отправлю, когда я конюху-то не начальник.

— Ёган, — заорал Волков багровея, — Скажи конюху, чтобы отправил кого-нибудь к мельнику за мукой.

— Ага, — сказал Ёган и пошел к конюшне.

— Вот спасибо вам, господин коннетабль, — сказала толстуха и пошла к себе.

Не успел солдат сделать и трех шагов, как его снова окликнул на этот раз Ёган:

— Господин, а конюх спрашивает, какой воз запрягать, большой или малый?

— Да большой… Не знаю я, на каком за мукой ездят, пусть малый запрягает.

— Ага, — понял Ёган. Не успел солдат сделать и пяти шагов как он опять заорал:

— А конюх тут спрашивает, денег вознице кто даст, чтобы за муку заплатить?

— Да разберись уже сам, — заорал Волков почти в бешенстве, — что ж за осел!

— Скажу тогда, чтоб в долг просил, — сказал Ёган.

Солдат не ответил, он уже поднимался по лестнице в покои в самом недобром расположении духа.

В зале было темно, тихо и сыро. В камине тлела пара головешек, на столе горела одна свеча. Обычно барон первый приветствовал Волкова, сейчас же он только глянул на него и уставился в камин. Солдат подошел и молча сел рядом с ним, посидел и сказал:

— Соллон сбежал.

Барон то ли не расслышал, то ли не отреагировал.

«К дьяволу все, — вдруг подумал солдат, — Какого черта я тут надрываюсь, рискую жизнью, получаю раны, а этот барин на меня и смотреть не хочет, и за что мне все это? За семь золотых монет, которых может и не будет? За кавалерство, которое мне, может, и не дадут? Скажу-ка Ёгану запрячь телегу, сложу вещички, а к утру буду уже в городе, а аудиторам, отдам доверенность на продажу дома Соллона. И все, больше я тут ничего никому не должен».

Простые решения обычно самые верные.

Он встал, достал из кошеля бумаги, отложил доверенность на дом, а расписки кинул на стол рядом с кривым кубком барона.

— Что это? — спросил барон глядя на бумаги.

— Это вас порадует, — ответил Волков и пошел к выходу.

— Стойте, Фольков, — крикнул барон.

Солдат остановился и повернулся к нему.

— Вы на меня злитесь?

Коннетабль промолчал.

— Я знаю, злитесь. Я знал, что вы будете злиться, когда отдавал приказ освободить эту чертову бабу.

— Я не злюсь, — начал было Волков.

— Да подождите вы! — Закричал барон и вскочил. — Вы ничего не знаете! Ничего! Вы не знаете, что может делать моя дочь! Как она может себя вести!

— Уж я-то не знаю? Знаю, знаком с вашей дочерью не понаслышке.

— Нет, не знаете. Шесть или семь лет назад… Да нет, восемь… Да, восемь лет назад, когда к ней сватался очень знатный человек… Вы знаете, она уже в свои пятнадцать лет была красавицей. Так вот, она забежала на башню, стала на край, понимаете, совсем на край, и потребовала, чтобы он уехал. При этом