Живые и мертвые - Неле Нойхаус

– Какая-то ошибка, – сказал он. – В данном регионе нет ни одного человека с таким именем.

– Но это указано в разделе «Контакты» на сайте ПРУМТО, – напомнила ему Пия, зажав телефон между плечом и ухом.

– Все правильно. Здесь указано его имя. И Эппштайн. Но больше ничего, – ответил Кай. – Но, по сведениям адресного стола, в Эппштайне нет ни одного Томсена. В нашей базе данных он тоже не значится.

– Интересно. – Пия вытерла жирные пальцы свежей салфеткой. – Ты можешь позвонить Лидии Винклер, может быть, она что-то знает.

– Хорошо, позвоню. Да, есть новости о Патрике Шварцере. Представь себе, раньше он был альтернативщиком [31] и ездил на машине «Скорой помощи».

– Дай угадаю, – сказала Пия. – Он дежурил 16 сентября 2002 года.

– Точно, – подтвердил Кай. – Накануне у него был день рождения, который он довольно бурно отпраздновал, поэтому на следующий день был под приличным воздействием остаточного алкоголя. При повороте машина «Скорой помощи», в которой находилась Кирстен Штадлер, съехала в кювет, из-за чего возникла задержка на добрых три четверти часа. Когда он понял, что это столь незначительное для него событие стоило жизни его жене, он сломался и заявил, что покончит с собой, поэтому Джем вызвал психолога и ждал до тех пор, пока не приехали отец и брат Патрика Шварцера.

«Виновные должны испытать ту же боль, что они причинили своим равнодушием, алчностью, тщеславием и неразумием», – процитировала Пия фразу из письма «судьи», которое ей дал редактор газеты.

– Своей цели киллер достиг, – сказал сухо Кай. – Он уже у финиша.

По пути к машине Пия сообщила шефу, что ей рассказал Кай о прошлом Патрика Шварцера.

– Это еще раз указывает на Эрика Штадлера, – предположил Боденштайн. – Он, должно быть, тогда об этом узнал.

– А что, если мы все же имеем дело с профессиональным убийцей, которого нанял один из Штадлеров? – ответила Пия и зябко поежилась. Арестовать профессионала, который к тому же, вероятно, прибыл из-за границы и снова исчез, так и не будучи опознанным, практически невозможно.

– В этом случае мы будем искать его заказчика. – Боденштайн всматривался в туман, который становился все более густым.

– В таком случае все соображения в отношении профиля убийцы несостоятельны, – заметила Пия. – Заказать убийство мог и старший Винклер или хромой Штадлер.

– Черт подери, – выругался Боденштайн. – Мы топчемся на том же месте, что и неделю назад! А время уходит!

– Нет. По крайней мере, мы знаем, о чем идет речь, – ответила Пия. Наполнив желудок, она опять могла нормально соображать. – Кирстен Штадлер и ее дочь являются причиной убийств.

– Но почему только теперь?

– Самоубийство дочери, возможно, явилось пусковым механизмом, – предположила Пия. Она подняла руку и пересчитала по пальцам подозреваемых. – Эрик Штадлер. Дирк Штадлер. Йоахим Винклер. Йенс-Уве Хартиг. Это наши главные подозреваемые, за которыми мы должны следить. Но еще важнее найти следующих возможных жертв, поэтому мы должны посильнее нажать на Штадлера-младшего, Хартига и Франкфуртскую клинику неотложной помощи.

– Так мы и сделаем, – согласился Боденштайн кивком головы. – Мы найдем проклятого убийцу.

Воскресенье, 30 декабря 2012 года

Смешанный сумеречный свет просачивался через щели жалюзи. Боденштайн открыл глаза и подождал, пока рассудок окончательно освободится от остаточных спутанно-реалистичных сновидений. У него редко случались дела, над которыми он работал не только днем, но и ночью, но на сей раз кое-кто из тех, что уже несколько дней являли собой загадку как для него, так и для его команды, прокрались в его сны, как будто хотели ему что-то сказать. Он повернулся на спину, наслаждаясь полной тишиной в доме. Ни ребенка, который постоянно зовет его, ни собаки, которую нужно вести гулять, ни Инки. Место рядом с ним пустовало. Накануне вечером она прислала ему СМС, в которой сообщала, что у нее экстренный вызов в Лимбург и она представления не имеет, когда освободится. Она не хочет его будить и поэтому переночует дома. Прозрачность ее обоснования огорчила Боденштайна, так как раньше она довольно часто приезжала к нему среди ночи, в конце концов, у нее был свой ключ. Почему она так поступила? Что случилось? В Рождество, кажется, все было в порядке, и вдруг она от него отстранилась. Может быть, он проявлял недостаточно внимания к ней? Или она сомневалась в их общем будущем? Он ведь знал, что у нее проблемы с Софией, но надеялся, что связь между ними достаточно крепкая, чтобы с этим справиться. С Козимой раньше часто случались мелкие ссоры и споры, с Инкой вообще никогда не было никаких конфликтов. Она просто молчала, если ей что-то не нравилось. То, что он с самого начала считал гармонией, все больше и больше представлялось ему следствием ее неспособности к конфликтам или еще больше – ее равнодушия. Инка была гордой и независимой, и за всю ее жизнь у нее не было длительных партнерских отношений, и, очевидно, она не жалела об этом. Почему же сейчас, когда ей уже за пятьдесят, надо было что-то менять? Неужели ей стало слишком тесно с ним, слишком обременительно? Или, может быть, ей было с ним скучно? Боденштайн посмотрел на цифровое табло будильника. Восемь часов. Сегодня утром он хотел заехать к Фрицу Герке, чтобы очень деликатно поговорить с ним об обвинении, которое предъявил ему «судья» в своем извещении о смерти. Он сел на кровати, перекинул ноги через край и отправился в душ.

Почему Инка не ответила на его СМС с пожеланием спокойной ночи?

Что их связывало? Вряд ли это можно назвать любовью, во всяком случае, это не было тем глубоким, теплым, вызывающим трепет чувством, какое он так долго испытывал к Козиме, пусть даже оно не было взаимным. Их отношения с Инкой возникли не в результате бурной влюбленности и страсти, а сложились как бы между прочим. Это была старая симпатия, которая возродилась благодаря браку их детей. У каждого из них была своя работа и своя жизнь. Они никогда не делали никаких взаимных признаний, не принимали никакого определенного решения. Инка просто постепенно перебралась к нему, и он смирился с тем, что она никогда не поставит последнюю точку, сдав свой дом в аренду, что придаст их взаимоотношениям официальный характер. После его расставания с Козимой и короткой интрижки с Анникой Зоммерфельд она всегда была готова выслушать его, они часами болтали по телефону или просто разговаривали при встрече. Однажды дело дошло до постели. Им было хорошо друг с другом и так привычно. Но, к сожалению, не более того, он вынужден был это признать.

Бреясь, он размышлял о том, что он, собственно говоря, почти не знает Инку. Существовала граница, которую она не позволяла ему переступать. У нее всегда была эта внутренняя осторожность, эта запретная зона, к которой она его не допускала. Он мог говорить с ней обо всем, но никогда о ней самой. До сего времени она не говорила ему, кто отец Тордис. Она никогда не рассказывала о своей жизни в Америке и никогда не упоминала в разговорах ни друзей, ни знакомых.