Живые и мертвые - Неле Нойхаус

– При расследовании мы вышли на ПРУМТО и узнали, что вы являетесь первым председателем. У вас найдется немного времени?

– Если это поможет… – Томсен пожал плечами, подхватил корзину и свистнул собаке, которая зашагала рядом с ним, не спуская при этом глаз с посторонних. – Пойдемте.

Они последовали за ним через веранду в дом, где было довольно прохладно.

– В этом недостаток каминной печи, – сказал Томсен. – Сейчас будет теплее. Проходите на кухню.

Он затопил печь в гостиной. Внутри состояние дома было не лучше, чем снаружи. Двери и дверные коробки исцарапаны, плитка со следами грязи, а через окна почти ничего не было видно. Кухня же, наоборот, была невероятно чистой и убранной. На стене висела фотография в рамке, на которой был изображен мальчик лет четырнадцати в футбольной форме, весело улыбающийся в камеру.

– Чем могу помочь? – спросил Марк Томсен, войдя на кухню. – Может быть, кофе?

Боденштайн и Пия отказались.

– Что такое ПРУМТО и что это означает? – поинтересовалась Пия.

– Мы – объединение единомышленников, – объяснил Томсен, налив себе кофе и положив в чашку сахар. – Общество интересов. Аббревиатура означает «Помощь родственникам убитых мафией, торгующей органами».

– Убитых мафией? – переспросил Боденштайн. – Что вы хотите этим сказать?

– Врачи-трансплантологи – настоящие коршуны. Если только они учуют возможность где-то получить орган, для них уже не существует ничего святого. И то, что происходит при изъятии органов, иначе как убийством не назовешь, – сказал Томсен, убежденный в своей правоте. Он прислонился к кухонному столу.

– Если ты один, у тебя практически нет шансов бороться с ними, а так мы можем добиться внимания к своим словам и предостеречь людей, которые угодили в ситуацию, в которой мы все побывали.

– В какую ситуацию? – спросила Пия.

– Потерять близкого человека в результате несчастного случая – уже трагедия, но если в клинике на тебя еще оказывается давление – это ад, – ответил Марк Томсен. – От этого уже никогда не избавиться.

– Вы это пережили лично?

– Разумеется. Это было пятнадцать лет назад. Мой сын попал в автокатастрофу на велосипеде. В больнице констатировали смерть мозга. Моя жена перенесла нервный шок, поэтому врачи общались со мной. Они оказывали на меня невероятное давление, чтобы я дал согласие на изъятие органов моего сына. – Томсен на мгновенье перевел взгляд на фотографию сына. – Я не соглашался. Бенни не выглядел для меня мертвым, я не верил, что он больше не придет в сознание. Но они обработали меня по всем правилам. Смерть Бенни – это ужасно, сказали они, но сделать, к сожалению, уже абсолютно ничего нельзя. Но его органами можно помочь другим больным людям. Я решил подумать и спокойно обсудить это с женой, но они настаивали и настаивали. Они якобы не могут больше поддерживать стабильное состояние Бенни, и нужно спешить. В конце концов мои силы оказались на пределе, и я согласился. И жалею об этом до сих пор.

Марк Томсен вздохнул.

– Я не мог присутствовать при смерти моего ребенка. Они повезли его из реанимации в операционную, и когда мы на следующий день увидели его в морге, это был уже не наш сын. От него осталась лишь серая оболочка, черты лица были искажены, глаза склеены, потому что они изъяли у него даже сетчатку! – Его голос был спокойным, но в нем сквозила незаживающая боль. – То, как мой ребенок умер на операционном столе, было унизительно. В пятнадцать лет. Если у вас есть дети, вы, наверное, сможете понять, что я испытал и что живет во мне до сих пор.

– Да, я очень хорошо могу это понять, – кивнул Боденштайн, – у меня тоже трое детей.

– Наш брак всего этого не выдержал. Моя жена ушла от меня через два года, а я потерял работу.

– Чем вы занимаетесь сейчас? – поинтересовалась Пия.

– Я работаю в частной службе безопасности. – Томсен натуженно засмеялся. – Для чего-то другого у меня недостаточно квалификации.

– Вы ведь служили в Группе охраны границ 9, – уточнил Боденштайн.

– Давным-давно. Я ушел оттуда лет двенадцать назад.

– Стрелять невозможно разучиться.

– Это верно, – подтвердил Томсен, и в его глазах мелькнул ироничный блеск. – Как и ездить на велосипеде.

Он сказал это так сухо и буднично, что Пия снова осознала, кто был мужчина в джинсах и футболке, стоящий перед ней. В GSG 9 не берут первого попавшегося полицейского. Бойцы элитного подразделения, наряду с чрезвычайно тяжелой физической подготовкой, учатся преодолевать психические нагрузки на пределе своих возможностей, а при боевых действиях зачастую и сверх того. Из них готовятся высокоэффективные боевые машины, которым неведомы нерешительность и угрызения совести, то есть высококлассные киллеры.

– Вы знали Хелен Штадлер? – спросила она. Лицо Томсена стало еще более непроницаемым, но на долю секунды у него дернулись мышцы вокруг рта.

– Разумеется, – сказал он, – ее бабушка с дедушкой ведь тоже активные члены ПРУМТО. А почему вас интересует Хелен?

– Вы, конечно, знаете, что она погибла.

– Конечно. Я был на похоронах. Почему вы об этом спрашиваете?

– Мы предполагаем, что снайпер совершает убийства из-за нее и ее матери, – ответил Боденштайн. – Поэтому мы исходим из того, что он из окружения Хелен Штадлер.

– Н-да. И подумали, что это делает пришедший в негодность бывший стрелок из пограничной охраны. – Марк Томсен презрительно фыркнул и поставил чашку в мойку.

Пия повернула голову и посмотрела на огромного ротвейлера, который лежал в коридоре и внимательно смотрел на них янтарными глазами. Собака была столь же опасна, как и заряженное оружие. Равно как и ее хозяин.

– Дирк Штадлер назвал вас «вторым отцом» Хелен, – ответила она, – так что, по-видимому, у вас были с ней достаточно доверительные отношения.

Томсен скрестил на груди руки и посмотрел на них оценивающим взглядом, от которого у Пии по спине побежали мурашки. Мужчина вызывал у нее оторопь, и интуиция подсказывала, что здесь что-то не так.

– Йоахим Винклер – охотник, – сказал он. – Он неплохо стреляет. Как, впорочем, и друг Хелен – Хартиг. А ее брат – биатлонист. У них с Хелен были куда более близкие отношения, чем у меня.

– У Винклера болезнь Паркинсона, – пояснила Пия. – Без медикаментов он едва может держать стакан воды, не говоря уже о снайперском выстреле почти с километрового расстояния.

Где-то в глубине дома зазвонил телефон. Томсен вздрогнул и выпрямился.

– Извините, я на минутку, – сказал он коротко и исчез, прежде чем Боденштайн успел что-то возразить. Собака встала и преградила им дорогу. Когда Пия сделала шаг в сторону двери, чтобы послушать, о чем говорил Томсен по телефону, из глотки ротвейлера раздалось глухое рычание.

– Хорошо, хорошо, – сказала она животному. – Успокойся!