Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо - Анна Александровна Матвеева

неаполитанские песни, она, не терпевшая такого рода музыки, вдруг воскликнула: «Хватит! Не могу больше это слышать». Карузо был поражён: впервые в жизни его просили больше не петь!

Да и с Огюстом Ренуаром Мизиа вела себя более чем запросто, хотя впоследствии и раскаивалась в этом безгранично. Ренуар принадлежал к числу её давних знакомых (и, не сомневайтесь, был также в неё влюблён).

Когда Мизиа переехала в новую квартиру на улице Риволи, Ренуар был уже очень знаменит, очень стар и очень болен. Артрит почти полностью парализовал его тело, но дух, как известно, параличу неподвластен, как, впрочем, и дар влюбляться. Знаменитый портрет в розовом платье (1907, Фонд Барнса, Филадельфия) Ренуар писал за много сеансов. Начинали рано утром, прислуга вкатывала кресло на колёсиках в лифт, и вот уже Мизиа здоровалась со своим прославленным другом… Служанке приходилось прикреплять кисть к парализованной руке гения при помощи резинки, глаза его были всегда полузакрыты, но видел он все, что нужно, и считал, что видит недостаточно. Требовал спустить декольте ниже и страдал, что Мизиа не слушается, – чуть ли не плакал от досады. Спустя годы она будет жалеть о том, что не выполнила просьбу Ренуара обнажить перед ним грудь – в конце концов, это была просьба не мужчины, а художника! И никто кроме него не умел передать оттенок женской кожи так, как это делал Ренуар (разве что Тициан, но это было давно). Зря она стеснялась…

Из воспоминаний Мизии об этих сеансах можно узнать, что она довольно часто прерывала их, расстраивая Ренуара. Но светская жизнь требовала постоянного внимания к тем, кто пришёл с визитом. Пусть даже в будуаре её ждал сам Ренуар с привязанной к руке кисточкой!

Своей близкой подруге Мизиа впоследствии признавалась, что Ренуар писал ей любовные письма, но она не решилась публиковать их и спустя годы. Последовала совету одной специалистки, считавшей, что подобные письма стариков к молодым женщинам выглядят очень глупо. Письма исчезли, но портреты – их было восемь – остались, и с каждого из них на нас смотрит Мизиа, какой её видел Ренуар. Она щедро вознаграждала художника за его работу. Когда портрет в розовом платье был готов, Мизиа послала Ренуару чек, куда он мог вписать любую сумму. Но мэтр проявил скромность, взяв лишь 10 000 франков, хотя Мизиа была готова заплатить и в десять раз больше.

Ренуар с симпатией относился к другим художникам-фаворитам Мизии – Вюйару, Боннару, Валлотону. Но вот о Пикассо при нём даже упоминать не следовало – Ренуар тут же взрывался (а Мизиа, между прочим, была свидетельницей на свадьбе Пикассо и русской балерины Ольги Хохловой). Второй ненавистный Ренуару живописец – это Эдгар Дега, но здесь причина разногласий была не эстетическая, а вполне себе житейская, бытовая. Кажется, они не поделили сферу влияния над племянницей Эдуарда Мане, в ту пору уже покойного, и ссорились так бурно, что в процесс вовлекались окружающие. Мизиа, впрочем, такой ерундой не занималась – ей намного сильнее нравилось сводить своих гениальных друзей, чтобы они непременно подружились: ведь таланты так часто вдохновляют друг друга!

Вот, например, Серж Дягилев, в будущем самый близкий друг Мизии, её земляк, создатель «Русского балета». Почему бы не познакомить Сержа с Ренуаром? Старый художник в момент стал главным любителем балета во всём Париже и преданным поклонником Карсавиной. Мизиа всегда брала ему ложу поближе к лестнице, чтобы можно было разместить инвалидное кресло. Ренуар аплодировал, не жалея бедных больных ладоней, делал комплименты мастерству танцовщиц, костюмам и декорациям Бакста, созданным для «Шехеразады». Какой бальзам для Дягилева! И как рада была Мизиа, что два её обожаемых гения так прониклись творчеством друг друга…

Не скрывающий своих сексуальных пристрастий Дягилев заявил однажды Мизии, что она единственная женщина, которую он смог бы полюбить. Что ж, в этом не было ничего нового. В принципе, точку можно было поставить уже после слова женщина: она была действительно единственная. Одна такая на весь белый свет.

Именно Мизиа спустя годы утешала страдающего Сержа, когда тот рвал и метал, узнав о женитьбе Нижинского, разбившей ему сердце. Утешать Дягилева помогал очередной муж нашей героини – художник Хосе-Мария Серт, он был ближайшим другом Сержа, и тот высоко ценил его талант.

Дружба с Дягилевым длилась до самой его смерти. Увы, Мизии пришлось хоронить и этого гения. В ту пору она была в Венеции, и вместе с одной своей подругой (о которой будет сказано позже) они купили место на кладбище Сан-Микеле, ведь после смерти отца «Русского балета» не осталось ничего кроме долгов. Верна до гроба – и после: точное определение Мизии, насмешливой, но при этом надёжной как скала…

Приглашения на спектакли «Русского балета» Мизиа отправляла не только Ренуару, но и Марселю Прусту. К сожалению, писатель уже был тяжело болен и отказался посетить её ложу, но прислал Мизии чудесное письмо, где призывал «не быть такой скромной». Что, позвольте? Скромная? Это слово совершенно не подходит Мизии, но Пруст, оказывается, имел в виду вот что: «Вы единственная, кто мог сказать, что я сноб. Это не так. И Вы единственная, кто мог предположить, что я посещаю Вас из тщеславия, а не потому, что восхищаюсь Вами. Не будьте так скромны…»

Пруст часто писал Мизии. Его письма казались ей бесконечными, некоторые она даже не открывала! После смерти Пруста Мизиа отдала его письма кому-то, кто пожелал их взять, она была крайне беспечна и легкомысленна во всём, что касалось наследия своих «экспонатов». Вот так человечество и утратило посвящённые ей сонеты Верлена, рисунки Лотрека, письма Пруста… В них писатель называл лицо Мизии «злым и прекрасным», но с большой симпатией отзывался о её будущем избраннике – Хосе-Марии Серте.

Перемена фамилии

Любовь таких мужчин, как Эдвардс, ярко вспыхивает, ровно горит и быстро гаснет. Получив то, о чём мечтали, «эдвардсы» неизбежно начинают скучать и отправляются покорять новые вершины: сияющие, если любоваться ими издали, и горы как горы, когда увидишь вблизи.

Альфред очень любил театр и прекрасно знал мир сцены. Специально для актрисы Режан он перестроил Театр де Пари, а потом, войдя во вкус, решил и сам сочинить одноактную пьесу. Называлась она «Потерянный попугай».

Любому драматургу хочется увидеть своё сочинение на сцене, а начинающему драматургу хочется этого с удвоенной силой. Мизиа не нашла для творения своего супруга ни одного доброго слова, раскритиковала пьесу почём зря, и он впоследствии «отплатил» ей за это, рассказав о своём триумфе