Тело помнит все - Бессел ван дер Колк

На протяжении последних двадцати лет основным методом лечения, которому обучали студентов факультета психологии, была систематическая десенсибилизация в том или ином виде: то есть помощь пациентам в снижении восприимчивости к определенным эмоциям и ощущениям. Но правильная ли это цель? Возможно, проблема кроется не в десенсибилизации, а в интеграции: в том, чтобы поместить травмирующее событие в нужное место автобиографической памяти.

Десенсибилизация напоминает мне про одного маленького мальчика, которого я недавно видел у себя перед домом – ему, должно быть, было лет пять. Его огромный отец истошно на него кричал, в то время как мальчик ехал по улице на своем трехколесном велосипеде. Мальчик был невозмутимым, однако у меня заколотилось сердце, и мне захотелось врезать его отцу. Насколько нужно было быть жестоким, чтобы такой маленький ребенок перестал реагировать на подобное поведение своего отца? Должно быть, для того было привычным делом орать на него, в результате чего у мальчика выработалось безразличие к отцовским воплям, но какой ценой? Да, мы можем принимать лекарства, которые притупляют наши эмоции, или же научиться быть безразличными. В медицинской школе нас учат не поддаваться эмоциям, когда мы лечим детей с ожогами третьей степени. Вместе с тем, как показал нейробиолог Жан Десети из Чикагского университета, потеря восприимчивости к своей собственной или чужой боли приводит к общему притуплению эмоциональной чувствительности (45).

Отчет 2010 года по 49 425 ветеранам войн в Ираке и Афганистане, которым недавно диагностировали ПТСР, показал, что менее десяти процентов из них полностью прошли рекомендованное лечение (46). Как это было и в случае с ветеранами Вьетнамской войны в исследовании Питмэна, лечение воздействием в его текущем виде помогает редко. Мы можем «переварить» ужасные события прошлого только при условии, что они нами не овладеют. А это означает, что необходимы другие подходы.

Когда я был студентом-медиком, лето 1966 года я провел, работая под руководством Яна Бастиана, профессора Лейденского университета в Нидерландах, известного по использованию ЛСД в лечении людей, переживших Холокост. Он утверждал, что ему удалось добиться невероятных результатов, однако, изучив его архивы, коллеги не нашли подтверждающих его заявления данных. Про использование психоактивных веществ в лечении психологической травмы затем забыли до 2000 года, когда Майкл Митхофер вместе со своими коллегами из Университета Южной Каролины получили разрешение Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США на проведение экспериментов с использованием МДМА (экстази). МДМА, на протяжении многих лет использовавшийся в качестве психотропного наркотика, попал в список запрещенных веществ в 1985 году.

Митхофер с коллегами искал препарат, который бы увеличил эффективность психотерапии. Они заинтересовались МДМА, так как он способствует снижению страха, защитного поведения и эмоционального ступора, а также помогает ощутить внутренние переживания (48). Они посчитали, что МДМА может помочь пациентам оставаться в окне терпимости, чтобы обращаться к травматическим воспоминаниям, не подвергая себя при этом невыносимому психическому и эмоциональному возбуждению.

Мы не знаем точных механизмов действия МДМА, однако известно, что этот препарат увеличивает концентрацию ряда важных гормонов, включая окситоцин, вазопрессин, кортизол и пролактин. Самым же главным его действием является то, что он стимулирует самосознание. Применявшие его люди часто сообщали о повышенной эмпатии, сопровождаемой любопытством, ясностью, уверенностью, креативностью и чувством связанности.

Первоначальные пробные исследования подтвердили эти предположения (49). Первое исследование с участием ветеранов боевых действий, пожарных и полицейских, страдающих от ПТСР, дало положительные результаты. В следующем исследовании приняла участие группа из двадцати жертв нападения, которым прежде не удалось помочь с помощью других видов лечения. Двенадцать участников получали МДМА, восемь – таблетки-пустышки. Затем, сидя или лежа в удобной обстановке, они все прошли два восьмичасовых сеанса психотерапии, в которой использовалась главным образом так называемая терапия внутренних семейных систем (ВСС) (объединяющая в себе теорию систем и идею о том, что личность каждого человека состоит из отдельных субличностей. – Прим. пер.), которой посвящена семнадцатая глава данной книги. Два месяца спустя 83 процента пациентов, получавших в дополнение к психотерапии МДМА, были признаны полностью исцеленными, в то время как в контрольной группе вылечить удалось лишь двадцать пять процентов. Ни у одного из пациентов не были замечены негативные побочные эффекты. Самым же, пожалуй, любопытным было то, что спустя более года после окончания исследования, когда пациенты были повторно опрошены, оказалось, что всем из них удалось закрепить достигнутый результат.

Возможность наблюдать за травмой из спокойного, осознающего состояния, называемого в ВВС «Я» (я подробней поговорю об этом термине в семнадцатой главе), мозг и разум способны интегрировать пережитую травму в общую картину жизни. Этот подход сильно отличается от традиционных методов десенсибилизации, задача которых – заглушить реакцию человека на пережитый ужас. Здесь упор делается на привязку и интеграцию – превращение ужасного события, овладевшего человеком в прошлом, в воспоминание о том, что случилось очень давно.

Тем не менее психоделические вещества – мощные средства с непростой историей. При неосторожном употреблении и плохом соблюдении терапевтических границ они запросто могут нанести больше вреда, чем пользы. Хочется надеяться, что МДМА не станет очередным волшебным лекарством, которое достанут из ящика Пандоры.

Люди всегда использовали лекарства в борьбе с травматическим стрессом. В каждой культуре и в каждом поколении свои предпочтения – джин, водка или виски; гашиш или марихуана; кокаин; опиоиды, вроде оксикодона; транквилизаторы, такие как Валиум, Ксанакс и Клонопин. Оказавшись в отчаянии, люди готовы практически на все, чтобы успокоиться и ощутить контроль (50).

Традиционная психотерапия следует этой традиции. За последние десять лет Министерство обороны и Министерство по делам ветеранов США потратили в общей сложности более 4,5 миллиарда долларов на антидепрессанты, нейролептики и успокоительные препараты. Опубликованный в июне 2010 года внутренний отчет центра фармаэкономических исследований при министерстве обороны в Форте-Сэм-Хьюстон в Сан-Антонио показал, что 213 972, или двадцать процентов из 1,1 миллиона служащих в армии людей принимали в том или ином виде психотропные препараты: антидепрессанты, нейролептики, седативно-гипнотические средства и другие контролируемые вещества (51).

Вместе с тем лекарства не способны «излечить» психологическую травму, они лишь заглушают проявления нарушенной физиологии. Кроме того, они не учат саморегуляции. Они могут помочь контролировать чувства и поведение, однако за это неизбежно приходится платить какую-то цену – потому что своим действием они блокируют химические системы, регулирующие взаимодействие с окружающими, мотивацию, боль и удовольствие. Я регулярно посещаю собрания, на которых серьезные ученые обсуждают свои поиски неуловимой волшебной пилюли, которая чудесным образом перезагрузит нейронные контуры мозга, отвечающие за страх (будто посттравматический стресс связан лишь с одним простым контуром мозга). Кроме того, я сам регулярно назначаю медикаменты своим пациентам.