По ту сторону Нила - Николь Фосселер

Грейс закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Лен крепко обнял ее и держал, бормоча утешения, пока она не выплакалась. А Грейс была рада чувствовать рядом человека, который мог подставить ей плечо. Ей, которая привыкла все нести на себе.

В очередной раз в Суррее наступило лето. В мае сверкающая апрельская листва, свежая, как неспелое яблоко или лимон, приобрела более глубокий оттенок. Дубы в аллее, вид на которую открывался из окон спальни Грейс, в считаные дни окрасились в зрелый, темно-зеленый цвет. С утра до вечера свистели и заливались трелями птичьи хоры. Порой издалека доносился голос кукушки или отчаянное стаккато дятла. Во дворах арендаторов пели петухи.

Вдруг послышался стук копыт, и по гравию зашуршали колеса. В парадные ворота въезжала повозка. Грейс услышала голоса во дворе, а потом в доме. Наконец залился лаем Генри.

Собственно говоря, Грейс хотела ответить на письмо матери Джереми, которое получила вчера. Они не забывали друг друга, хотя писали редко. И всякий раз для Грейс было утешением открыть конверт с почтовым штемпелем Линкольна и увидеть знакомый строгий почерк. Пип же при виде хозяйки и ее письменных принадлежностей потеряла всякий интерес к клубку, в который только что с удовольствием вонзала когти, и, скорчив обиженную мину, потребовала к себе внимания.

Некоторое время Грейс просто сидела, погрузившись в свои мысли, и гладила кошку, свернувшуюся калачиком у нее на коленях. Потом ее взгляд упал на туго набитые папки на одной из полок секретера. В них хранились газетные вырезки о Египте, Судане и походах британской армии, которые Грейс собирала все эти годы. Грейс вытащила их все, кроме последних, еще тонких, и положила перед собой. Она пролистала несколько статей на английском, французском и немецком языках, и даже на итальянском, который разбирала с трудом.

После неудачной экспедиции в Хартум Гладстона вынудили выйти в отставку. Однако в феврале он снова стал премьер-министром. Теперь на повестке дня стоял вопрос о предоставлении самоуправления Ирландии. Он вытеснил события в Африке как с газетных страниц, так и из сознания людей, не в последнюю очередь потому, что известия из Судана плохо доходили до Европы.

Гордона давно не было в живых, и сам Махди пережил его на полгода с небольшим. Обстоятельства смерти африканского мятежника оставались неясными. Ходили слухи, что он отравлен кем-то из приближенных или многочисленных женщин своего гарема. В последние годы Махди вел распутную жизнь, внешне оставаясь проповедником аскетизма. Не исключено, однако, что он стал жертвой тифа, который бушевал в заваленном гниющими трупами Хартуме и оттуда распространился по всей стране.

Махди похоронили в Омдурмане – новой столице Судана. Ему наследовали трое его соратников, самым могущественным из которых был Абдаллах ибн Мухаммед, правитель Севера, благоговейно называемый Халифа. На подвластных ему территориях он ввел жесткий режим, основанный на законах и традициях ислама. Все чуждое мусульманству под страхом сурового наказания изгонялось и предавалось забвению. Отрезанный от всего мира, Судан зиял на карте белым пятном.

Что осталось? Память о генерал-майоре Гордоне, герое и лидере сопротивления махдистам, воплощавшем все качества идеального британского офицера и дворянина: мужество, храбрость, твердость, выносливость, честь. Кроме того, в сознании англичан имя Гордона, в первую очередь связанное с Хартумом, стало символом пережитого позора, который еще предстояло искупить. В то же время постепенно забывались пропавшие без вести во время восстания: уроженец Вены, офицер и финансовый директор по имени Рудольф фон Слатин; Франк Луптон, губернатор одной из английских провинций; Мартин Хэнсел Младший, сын австро-венгерского консула из Хартума; пастор Орвальдер, тоже австриец, и несколько итальянских монахинь.

О Слатине, впрочем, было известно, что он живет в Омдурмане в качестве личного пленника Халифы. Об этом он писал в Австрию. Потому что Халифа порой даже требовал от пленников поддерживать связь с родственниками. Это приносило ему деньги, которые он вымогал у них якобы на их же содержание. Предполагалось, что в лагере в Омдурмане находятся и другие пропавшие во время войны. Грейс думала о Джереми и жадно ловила любое известие о них.

В дверь постучали, и Грейс захлопнула папку.

– Да?

– Так вот ты где? – На пороге появилась улыбающаяся Констанс Норбери. – Что ты здесь делаешь в такую погоду?

– Собственно, я хотела написать письмо, но мадам… – Грейс показала на серый клубок у себя на коленях. – Ее интересы, конечно, превыше всего. Как ты?

– Прекрасно! – Мать поцеловала Грейс в щеку. – Хейнсворты передают тебе привет и еще кое-что…

Она положила на стол конверт, в котором оказалось приглашение на праздник в честь помолвки леди Сесили. Далее шло какое-то сложное французское имя, отягощенное множеством дворянских титулов.

– Этого следовало ожидать.

Грейс бросила открытку на секретер.

– Я знаю, что сейчас ты не настроена общаться с Сесили, – сказала мать, забирая приглашение, пока Грейс не отправила его в мусорную корзину, – но то, что она посчитала помолвку с Ройстоном ошибкой, во всяком случае, ее личное дело. Тем лучше, что она вовремя опомнилась, до свадьбы, которая не сулила им ничего, кроме взаимных мучений. – Грейс украдкой взглянула на мать, но не обнаружила на ее лице и намека на то, что она имеет в виду и свой брак. – Сесили еще способна быть счастливой, и ты должна радоваться за нее.

Грейс посмотрела матери в глаза.

– Но она подло обошлась с Ройстоном, мама. Подло и низко.

– Раньше ты была к ней снисходительнее.

Грейс пожала плечами.

– Раньше все было по-другому. – Грейс вздохнула. – Раньше Сесили по отношению ко мне вела себя как подруга, а теперь совсем не дает о себе знать.

– Тем не менее мы не можем порвать с Хейнсвортами. – Констанс Норбери опустилась перед дочерью на колени. – Леди Грэнтэм сказала мне по секрету, что Леонард только выжидает удобный момент, чтобы сделать тебе предложение. – Она почесала за ухом Пип, а потом погладила руку дочери. – Тебе лишь надо быть чуть-чуть сговорчивей… Просто дай ему понять, что он не совсем тебе безразличен.

Грейс недоуменно посмотрела на мать.

– Но я не могу выйти за Лена, – шепотом ответила она.

Теперь настала очередь леди Норбери удивляться. Все видели, что с тех пор, как Леонард Хейнсворт вернулся из Судана и готовился взять на себя управление отцовским имением, отношения между ним и Грейс крепли день ото дня, к несказанной радости Констанс Норбери, которой больно было видеть, как мучается ее дочь. Взгляд матери упал на папку с газетными вырезками. Она протянула к ней руку, и Грейс опустила глаза.

– Он не вернется, Грейс, – прошептала мать. – Прошло больше года. Тебе лучше похоронить прошлое.

Грейс вскинула голову.

– А если б папа без вести пропал на войне, ты бы так же быстро отказалась от него?