Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

Лишь одна тропа в белогвардейские тылы еще какое-то время сохранялась – через бухту Песчаную. Она долго была надежной, по ней на ту сторону прошло немало товарищей. Но вот вчера и она была раскрыта…

– Летчик вам уже выделен, – сказал Васильев. – Каминский его фамилия. Проверенный, конечно, товарищ, но между прочим, в прошлом офицер. Командир авиаотряда за него ручается. Только я думаю: а кто знает? На земле одно, а в небе… – Он посмотрел в высокое, чистое небо, еще сильнее нахмурился. – Ладно, едем в Григорьевку.

Солнце спускалось к горизонту, когда они въехали в Григорьевку. Замелькали белые хаты под черепицей и крепкие дома, крытые железом, сады и палисадники, церковь… Рядом с машиной по пыльной дороге бежали, неистово крича, белоголовые мальчишки в длинных полотняных рубахах.

Остановились возле добротного кирпичного дома. Сазонов велел Уварову ждать их в машине.

В маленькой, низкой комнатке навстречу им поднялись двое.

– Александр Афанасьевич Ласкин, – указал особист на высокого бритоголового человека в тесноватом кителе. – Начальник авиагруппы.

– Военлет Каминский, – сам представился человек лет тридцати в кожаной куртке с бархатным воротником.

Отличная выправка, четкость движений – все выдавало в нем военного. Был Каминский выше среднего роста, хорошо сложен, с тонким, умным, спокойным лицом. Чувствовалось, что он уверен в себе – свойство людей, хорошо знающих свое дело.

– Не теряя времени, обсудим, что как, – сказал Ласкин.

Сазонов заявил, что лететь необходимо обязательно вдвоем, и опять услышал объяснения, почему это невозможно.

– Полетит мой спутник, – сказал Сазонов, вздохнув.

– Почему же он не здесь? – удивился Васильев. – Надо позвать товарища!

Сазонов не успел ничего сказать – быстро, с недобрым возбуждением заговорил Коротков:

– «Товарищ», «товарищ»!.. Да никакой он не товарищ, а самая что ни на есть контра из буржуев!..

– Так-так-так! Выходит, вместо того чтоб на тот свет, мы его в Крым? – неприязненно поинтересовался начальник авиагруппы.

– Довольно! – решительно сказал Сазонов. – Отправка этого человека обсуждалась в ВЧК.

Готовые разгореться страсти улеглись.

– Хрен с ним. Пускай летит! – сказал начальник авиагруппы. – Давай, Каминский! Докладывай.

Военлет вынул из планшета карту-десятиверстку, разложил ее на столе, сказал ровным голосом:

– Попрошу ближе, товарищи… Прежде всего уточним маршрут. Пойду через Утлюцкий лиман и Сиваш строго на юг. Здесь, между Шубино и станцией Ислам-Терек, где нет населенных пунктов, подходящая равнина. Здесь пассажира и можно высадить…

Сазонов внимательно вгляделся в карту, что-то прикидывая.

– А перелететь линию железной дороги нельзя? Вот эту, Джанкой – Феодосия? И высадить его хотя бы вот здесь. – Он постучал пальцем по карте. – Все поближе к Симферополю. И добираться удобнее.

Каминский, прищурившись, оценивающе поглядел на указанную Сазоновым точку:

– А что? Если взять с собой бензина побольше… Но тогда надо так. Через Шубино по прямой к предгорью, к немецкой колонии Цюрихталь. Здесь, в треугольничке – Цюрихталь – Будановка – Малый Бурундук – попытаюсь найти площадку… Устроит?

Сазонов кивнул.

– Значит, так тому и быть, – подытожил Ласкин. – Делай прокладку на Цюрихталь. И готовьте с мотористом аэроплан. На рассвете вылетите.

Каминский вышел. Поднялся было и Ласкин.

– Погоди, Александр Афанасьевич, – остановил его Васильев. – Как хочешь, но не дает мне покоя одна мыслишка…

– Выкладывай, – махнул рукой Ласкин. Впечатление было такое, будто предстоящий разговор он знал наперед и считал его неинтересным, лишним.

– Ты как хочешь, а я насчет Каминского передумал: надо Стахеева посылать!

– Если тебе риска мало, можно и Стахеева. – Ласкин повернулся к Сазонову и Короткову: – Стахеев – большевик, в нем сомнения нету. Но ведь только-только из мотористов переучился. Тут одного пролетарского происхождения мало – летное мастерство нужно! Ситуация больно необычная. Наши летают в Крым на разведку или там бомбы сбросить. С посадкой туда никто не летал… А после вынужденных – никто не возвращался.

– Вынужденных! – Злая хрипотца перехватила голос особиста. – Истратьев безо всякого вынуждения у врангелевцев сел, доставил им в подарок почти новый «хэвиленд»!

– А как этот же Каминский бой с двумя «хэвилендами» вел… – сказал Ласкин. – Мало? Каминский делом свою преданность доказал, потому я его на это задание без колебаний и определил, понял?

– Все ты правильно говоришь, товарищ Ласкин, – уже без твердости в голосе сказал Васильев. – А все же как подумаю…

– Мне Каминский тоже понравился, – негромко сказал Сазонов.

Совещание кончилось. Сазонов вышел к машине, на заднем сиденье которой безмятежно сидел Уваров, посмотрел на него долгим, пристальным взглядом.

– Что, Сергей Александрович, не получается вместе?

– Не получается, Михаил Андреевич, – кивнул Сазонов. – Не знаю даже, как быть…

– Зря вы волнуетесь, – негромко заговорил Уваров. – Я могу повторить вам лишь то, что уже говорил в поезде: до тех пор, пока не окажусь в кабинете Петра Николаевича Врангеля, наши с вами устремления полностью совпадают. – Уваров, облокотясь на дверцу автомобиля, подался к нему, медленно, будто подыскивая нужные, единственно правильные сейчас слова, продолжал: – Может, это покажется вам странным, но, видите ли… После всего, что мне пришлось пережить в Петрограде, случилось нечто необратимое. Нет, нет, вы не подумайте: моя вера осталась со мной! И я думаю прежде всего о бароне и его матушке. Но, понимаете, случившееся заставило меня несколько по-иному взглянуть на деятельность Павла Андреевича Кольцова в штабе Добровольческой армии. То есть я не оправдываю ее, упаси бог! Но, помня о многом, я понимаю: в той чрезвычайно сложной обстановке Павел Андреевич вел себя по-рыцарски. Однажды он застал меня случайно подслушивающим разговор командующего с полковником Щукиным… Указав на это начальнику контрразведки, он, несомненно, погубил бы меня и укрепил свои позиции в штабе. Не берусь гадать, почему он не сделал этого, но ведь не сделал же! И я готов отплатить за добро добром… Только бы успеть! Только бы успеть!

Он говорил то, о чем все это время думал Сазонов: «Не будет мне прощения – пусть не от товарищей, так от совести своей! – если потеря времени приведет к трагической развязке в судьбе Кольцова!» Быть может, еще и потому так хотелось верить сейчас в искренность Уварова.

– Что ж, Михаил Андреевич, – сказал Сазонов. – Летите!

Рассвет вставал тихий и теплый. Свежескошенная луговая трава пахла чабрецом – древняя печаль была в этом запахе. Каминский коротко доложил Ласкину, что к полету готов. Покосился на Уварова: