1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 1. Апрель-июнь - Харуки Мураками

Луна разглядывала Землю в упор дольше кого бы то ни было во Вселенной. Она — единственная свидетельница всех случившихся на земном шаре событий, катаклизмов и перемен. Но она никогда ничего не рассказывает. А лишь бесстрастно и методично сохраняет тяжелую память о прошлом Земли. У луны нет воздуха, по ней не гуляют ветры. Именно в вакууме память хранится безопасней всего. Да и сердца луны не разбить никому на свете…

Аомамэ подняла за луну стакан с бренди.

— Спала с кем-нибудь в последнее время?

Луна ничего не сказала.

— А друзья у тебя есть?

Луна не ответила.

— Неужели ты, такая крутая, никогда-никогда не устаешь?

Луна промолчала.

Тамару, как всегда, ждал у входа.

— Вчера смотрел на луну, — сообщил он первым делом.

— Да что вы? — улыбнулась Аомамэ.

— После того как ты сказала, решил посмотреть. Оказывается, если давно не глядел — красивое зрелище! Нервы отлично успокаивает.

— А вы с кем-то вместе смотрели?

— Именно, — отозвался Тамару. И почесал переносицу. — Так, по-вашему, с луной что-то неладно?

— Да нет, все в порядке… — ответила Аомамэ. И осторожно добавила: — Просто отчего-то в последнее время о ней думаю.

— Без всякой причины?

— Абсолютно.

Тамару молча кивнул. Будто взвешивал, не спросить ли о чем-то еще. Но этот мужчина не верил в то, что не имеет причины. А потому, ни о чем не спрашивая, лишь проводил ее в «солнечную» комнату.

Хозяйка в трико сидела в кресле и читала книгу, слушая «Лакримэ» Джона Доуленда. Любимая мелодия в этом доме.

— Извини, что так неожиданно, — сказала хозяйка. — Конечно, я должна была предупредить тебя раньше. Просто у меня вдруг появилось свободное время…

— Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Аомамэ.

Тамару доставил поднос с травяным чаем, разлил напиток по чашкам и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь и оставив их наедине с музыкой Доуленда и ароматом рододендронов. Всякий раз, приходя сюда, Аомамэ будто попадала в другую вселенную. Сам воздух здесь был каким-то тяжелым и время текло по-другому.

— Слушая эту музыку, я начинаю иначе воспринимать время, — сказала хозяйка, будто прочитав мысли Аомамэ. — Четыреста лет назад люди слушали те же мелодии, что и мы сейчас. Тебе не кажется это странным?

— Да уж, — согласилась Аомамэ. — И смотрели на ту же самую луну.

Хозяйка слегка удивилась. Но, подумав, кивнула.

— Ты права. Если луна та же самая, ничего удивительного, что за четыре века музыка не изменилась.

— Почти та же самая, — сказала Аомамэ.

Но эти слова, похоже, не произвели на старушку особого впечатления.

— Эта музыка исполняется на старинных инструментах, — сказала хозяйка. — Таких же, как в Средние века, и по тем же нотам. Четыре века — а звук тот же самый. Как и твоя луна.

— Да, вещи могут оставаться такими же, — задумалась Аомамэ. — Но разве не меняется их восприятие человеком? А может, четыреста лет назад и ночи были темнее, и луны ярче? И у людей не было ни магнитофонов, ни компакт-дисков. И слушать музыку в нормальном качестве каждый день, как только захочется, нормальный человек позволить себе не мог. Это было привилегией избранных.

— Все так, — согласилась хозяйка. — Мы живем в удобном мире, где все вертится вокруг смакования нюансов. Вроде бы и луна та же, а каждый видит в ней что-то свое. Возможно, четыре века назад мы действительно были богаче… Да и просто ближе к природе.

— Но это был очень жестокий мир. Больше половины детей умирали от хронических болезней и голода. Корь, полиомиелит, туберкулез, оспа, чума выкашивали целые города. Большинство простого народа умирали, не дожив и до сорока. Женщины часто рожали и после тридцати становились беззубыми старухами. Невозможно было выжить без насилия. Малых детей заставляли работать так, что у них деформировались скелеты; детская проституция обоих полов считалась обычным делом. Больше половины народу жили в такой нищете, что думать о богатстве души никому и в голову не приходило. Улицы кишели нищими, калеками и преступниками. Любоваться луной, интересоваться пьесами Шекспира и наслаждаться музыкой Доуленда могли позволить себе считанные единицы.

Хозяйка улыбнулась:

— Оригинальный ход мыслей.

Аомамэ покачала головой.

— Да нет, самый обычный… Просто я книги люблю читать, особенно по истории.

— Я тоже люблю исторические книги. Они хорошо объясняют тот факт, что с древности и до наших дней мы практически не изменились. Сколько бы ни эволюционировали наши одежды или окружающий быт, мы думаем и делаем все то же самое, что и тысячи лет назад. Человеческие гены с тех пор особых трансформаций не претерпели. А мы для них — разовые носители. Они просто используют нас, поколение за поколением, как очередных лошадей. Для генов не существует ни зла, ни добра, они вообще об этом не думают. Будем мы счастливы или несчастны — им наплевать. Мы для них всего лишь средство. Их заботит лишь то, насколько мы эффективны.

— Но мы, со своей стороны, не должны забывать о добре и зле. Вы об этом?

— Именно, — кивнула хозяйка. — Людям нельзя забывать об этом ни в коем случае. Хотя основу нашего существования и составляет генетический код. Такой ют парадокс.

Старушка горько улыбнулась.

На этом их беседа на исторические темы закончилась. Женщины допили цветочный чай и переместились в зал для боевых искусств.

Их легкий ужин на сей раз состоялся в «солнечной» комнате.

— Разносолов не обещаю, — сказала хозяйка. — Все по-простому. Не возражаешь?

— Ну что вы, — ответила Аомамэ. — Я только за.

Еду привез Тамару на специальной тележке. Готовил ее, похоже, какой-то профессиональный повар, а в задачи Тамару входили доставка блюд и сервировка стола. Достав из ведерка со льдом бутылку белого, он разлил вино по бокалам. Женщины сделали по глотку. Приятный аромат, охлаждено точно так, как нужно для этого вкуса. Блюд было всего три: отварная спаржа, салат «Ницца» и омлет с крабовым мясом. К ним подавались хлеб и масло. Свежайшие продукты, тончайший вкус. Количество — в самый раз. Хозяйка ела, как всегда, совсем чуть-чуть. Изящно управляясь с ножом и вилкой, старушка отправляла в рот еду поистине воробьиными порциями. Все это время Тамару громоздился в дальнем углу комнаты. Поразительно, как этому верзиле удается так долго оставаться без движенья и звука, в который раз подумала Аомамэ.

Ужин проходил в молчании — обе женщины увлеклись едой. Еле слышно звучал Концерт для виолончели Гайдна, который хозяйка тоже очень любила.

Затем последовал кофе. Когда Тамару налил его в чашки, хозяйка повернулась к нему и махнула рукой.