1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 1. Апрель-июнь - Харуки Мураками

Девочка взглянула на Аомамэ, сразу же отвела глаза и легонько, почти незаметно кивнула.

— А это — Цубаса, — продолжала хозяйка. — Сколько ты уже здесь, малышка?

Цубаса едва заметно покачала головой. Не знаю, мол.

— Шесть недель и еще три дня, — подсказала хозяйка. — Возможно, ты не считаешь. Но я считаю каждый день. И знаешь почему?

Голова девочки снова качнулась. Влево и вправо — на какой-нибудь сантиметр, не больше.

— Иногда всем нам нужно какое-то время, — объяснила хозяйка. — Но при этом очень важно его считать.

На взгляд Аомамэ, перед ними сидела самая обычная десятилетняя девочка. Ну, может, чуть выше своих ровесниц и слишком уж костлявая; грудь настолько худая и плоская, словно ребенок хронически недоедал. Вполне симпатичная, только на лице — ноль эмоций. Глаза — словно из матового стекла: сколько ни заглядывай, ничего не увидишь. Тонкие запекшиеся губы то и дело дергались, словно пытались сложить какие-то мысли в слова, но отчаивались на полдороге.

Хозяйка развернула пакет, достала небольшую коробку. На коробке изображались заснеженные горы Швейцарии. А внутри оказалась целая дюжина маленьких шоколадок различной формы. Хозяйка достала одну и протянула девочке. Еще одну дала Аомамэ, а третью отправила себе в рот. Аомамэ последовала ее примеру. Проследив за их действиями, девочка сделала то же самое. Какое-то время все трое сидели и молча жевали шоколад.

— Ты помнишь себя в десять лет? — спросила хозяйка.

— Прекрасно помню, — отозвалась Аомамэ.

В десять лет она пожала руку парню, которого поклялась любить всю жизнь. А через несколько месяцев у нее случились первые месячные. Это было время больших перемен. Она отдалилась от секты и решила уйти от родителей.

— Вот и я себя хорошо помню, — сказала хозяйка. — В десять лет я поехала с отцом в Париж, где мы провели целый год. Отец тогда работал дипломатом. Жили мы в старинных апартаментах недалеко от Люксембургского сада. Шел последний год войны, на вокзалах было полно раненых и изувеченных солдат. И совсем юных, и почти стариков. Париж в любое время года поразительно красив, но в моей памяти, увы, он остался городом, залитым кровью. По всем фронтам шли тяжелые окопные бои. Инвалиды, потерявшие кто глаз, кто руку, кто ногу, бродили по улицам, как заблудившиеся призраки. Перед глазами так и мелькали их белоснежные бинты да черные кресты орденов, прицепленных чьей-то рукой. А запряженные лошадьми телеги везли через город на кладбища все новые и новые гробы. Каждый раз, когда проезжала такая телега, прохожие на улице умолкали и старались не смотреть друг на друга…

Хозяйка положила руки на стол. Чуть подумав, Цубаса отняла от коленей ладошки и накрыла ими пальцы хозяйки. Старушка взяла девочкины руки в свои и крепко пожала. Как, наверное, пожимали руки отцы матерям, проводив глазами очередную телегу с фобами. Только не бойся, дорогая. Ничего не случится. Все будет хорошо.

— Каждый мужчина ежедневно производит по нескольку миллионов сперматозоидов, — сказала хозяйка. — Ты в курсе?

— Слышала. Хотя точного числа не знаю.

— Точней и я не скажу, но, в общем, число запредельное. И всю эту армию мужчины выпускают на волю за один-единственный раз. Однако у женщин число яйцеклеток, готовых к оплодотворению, весьма ограниченно. Знаешь сколько?

— Нет.

— За всю жизнь — не более четырехсот. Яйцеклетки не рождаются заново из месяца в месяц. Они взращиваются телом женщины с момента ее рождения. И, начиная с первой менструации, каждый месяц выходят из ее организма наружу, одна за другой. В этой девочке тоже хранится свой запас яйцеклеток. У нее пока месячных не было, и этот запас должен оставаться нетронутым. Его следует запереть надежно, как в сейфе, ибо главная его задача — обеспечить оплодотворение.

Аомамэ кивнула.

— Все основные разногласия между мужчинами и женщинами происходят из-за разницы их детородных механизмов. Если выражаться совсем уж физиологично, мы, женщины, живем для того, чтобы не разбазаривать ограниченный фонд своих яйцеклеток. И ты, и я, и этот ребенок — в этом мы все едины. — По губам старушки пробежала грустная улыбка. — Хотя обо мне, конечно, следует говорить в прошедшем времени…

Значит, я уже разбазарила около двухсот яйцеклеток, пронеслось у Аомамэ в голове. Примерно столько же пока остается во мне. И на каждой — нечто вроде таблички «Столик заказан».

— Только у этой девочки оплодотворения не случится уже никогда, — продолжала хозяйка. — На прошлой неделе ее осмотрел мой знакомый гинеколог. Ее яйцеклетки полностью разрушены.

Невольно скривившись, Аомамэ посмотрела хозяйке в глаза. Затем перевела взгляд на ребенка. Никаких подобающих слов в голову не приходило.

— Разрушены? — эхом повторила она.

— Именно так, — кивнула хозяйка. — Никакими операциями их уже не восстановить.

— Но кто же мог такое сотворить?

— Вот об этом нам ничего конкретного пока не…

— LittlePeople, — сказала вдруг девочка.

После пресс-конференции Комацу позвонил Тэнго и сообщил, что все прошло отлично.

— Просто как по маслу! — выпалил он. Таким возбужденным Тэнго его никогда еще не слыхал. — Вот уж не думал, что выйдет настолько гладко. И отвечала умно, и в целом произвела на всех наиприятнейшее впечатление!

Новость эта вовсе не удивила Тэнго. Уж за что, а за исход пресс-конференции он почему-то не волновался ни капли. И был уверен, что Фукаэри прекрасно справится без подсказок. Ну разве что фраза «наиприятнейшее впечатление» как-то странно сочеталась именно с этой девушкой.

— Значит, ничего лишнего не сболтнула?

— Абсолютно! Отвечать старалась как можно короче, каверзные вопросы обруливала. Да и по-настоящему каверзных вопросов ей, слава богу, никто не задавал. Все-таки когда перед микрофоном семнадцатилетняя красотка, журналистам тоже неохота выставлять себя монстрами во плоти. По крайней мере, на данном этапе. Посмотрим, что будет дальше. Куда в этом мире подует ветер — предсказать невозможно…

Тэнго представил, как Комацу, стоя на высоком утесе, с крайне серьезным видом облизывает собственный палец и пытается определить направление ветра.

— Как бы там ни было, дружище, все это благодаря твоему чуткому инструктажу. Я навеки твой должник. Официальное объявление лауреата и освещение пресс— конференции будут завтра в вечерних газетах.

— А как Фукаэри была одета?

— Одета? Да как обычно. Джинсы, свитерок в обтяжку.

— В котором грудь хорошо видна?

— А! Да, верно, — припомнил Комацу. — Грудь была в лучшем виде. Пышная, молодая… Да, брат! У девчонки есть все, чтобы стать звездой литературы. Красавица, болтает немного странно, зато слова подбирает снайперски. Посмотришь на такую — сразу чувствуешь: суперхаризма. Я на своем веку много дебютантов повидал. Но эта девчонка — нечто особенное. А ты уж поверь: если я говорю «особенное», значит, так оно и есть. Через неделю наш журнал станет лидером продаж в любой книжной лавке, готов спорить на что угодно. Даю на отсечение левую руку и правую ногу! И за какие-нибудь три дня весь тираж сметут с прилавков, помяни мое слово…