Тайный любовник - Патриция Гэфни

– Доброе утро, – хрипло ответил Джек, игнорируя распоряжение доктора, запретившего ему говорить, чтобы не беспокоить больное горло. – Что за гадость наварила мне сегодня эта ведьма?

– Не разговаривай, – одновременно шикнули на него Софи и Коннор. – Клянусь, я тебе кляп вставлю, чтобы ты молчал, – пригрозил Коннор, – если будешь распускать язык. В жизни не встречал такого болтуна, как ты, Джек.

– Сегодня у нас овсянка, – быстро сказала Софи, предупреждая готовую начаться перепалку, – чашечка говяжьего бульона и сырое яйцо.

Джек было засмеялся, но тут же замолчал под строгим взглядом Коннора. Софи могла только посочувствовать больному, чья диета в лучшем случае не повышала аппетит, в худшем – вызывала отвращение. Ему даже приходилось трижды в день глотать рыбий жир для лучшего пищеварения. Джек называл миссис Болтон «ведьмой», хотя та лишь точно следовала инструкциям доктора Гесселиуса.

Коннор поставил поднос брату на колени.

– Покормить тебя?

Джек состроил кислую мину и взял ложку. Софи могла бы пожалеть его, если бы вчера не застала за тем, что он скармливал завтрак – свежую рыбу – коту, который совершенно не случайно обосновался у него в комнате.

Коннор обнял жену за талию и чмокнул в щеку. Они принялись слишком заинтересованно обмениваться мнениями о пустяках, чтобы у Джека не создалось впечатления, что они контролируют его, пока он ест свой завтрак.

– Овсянка еще не остыла? – поинтересовалась Софи. – Миссис Б. добавила в нее сахару, чтобы было вкуснее.

Скоро Джек откинулся на подушку и прикрыл глаза. Они уже научились не настаивать, чтобы он ел больше, чем может, иначе его просто начинало тошнить и становилось хуже прежнего. Наконец Софи заметила, что он отложил яйцо, и забрала поднос.

На лестнице раздались тяжелые размеренные шаги.

– Должно быть, доктор, – предположила она, и Джек комично застонал и закатил глаза.

Доктор Гесселиус выглядел, как всегда, усталым. У него была обширная практика и молодая вертихвостка-жена, между которыми он разрывался. Но с пациентами он был неизменно терпелив и добр, больше слушал, чем говорил, и этим главным образом снискал популярность среди больных.

– Ну, как ты, Джек? – спросил он тоном, в котором не было ни напускной бодрости, ни похоронных ноток, а только заботливость.

– Он мало спит, почти ничего не ест и слишком много разговаривает, – ответил за Джека Коннор, не в силах скрыть раздражение. Но Софи было не так просто ввести в заблуждение, она, как никто другой, знала, как болит у него сердце за брата.

Софи коснулась руки Коннора.

– Я буду в комнате напротив, – сказала она тихо и, извинившись, вышла, чтобы доктор мог без помех осмотреть Джека.

Она заглянула в свою бывшую детскую. Ее беременность все еще оставалась тайной для всех, поэтому она не могла вплотную заняться приготовлениями к появлению ребенка. Это вынужденное ожидание убивало ее. У нее были такие грандиозные планы! Она хотела оклеить комнату новыми веселенькими обоями, а все деревянные части перекрасить в ярко-желтый цвет; Онория умрет от зависти, когда увидит новые занавески в цветочек, в тон им обивку на диване у окна, сверкающий свежей белизной потолок, прелестный пушистый ковер на полу и новый матрасик в колыбельке, игрушки и погремушки, креслице-качалку, которое не будет скрипеть, более вместительный комод для пеленок и платьиц…

Софи обхватила себя за плечи, слегка дрожа от нетерпения и радости. Как она только выдержит еще шесть месяцев томительного ожидания? Она панически боялась предстоящего и в то же время хотела, чтобы это случилось скорее, прямо сейчас. Ничего подобного она никогда не испытывала. Ей даже казалось, что это неестественно, с такой страстью желать ребенка. Коннор тоже хотел его, но его желание было более сдержанным, без эйфории, совершенно не то, что у нее. Сможет ли она стать хорошей матерью? О, разве может быть иначе, если она с таким нетерпением ждет ребенка? Она смахнула навернувшиеся на глаза слезы, ничуть не удивленная этим обстоятельством. В последнее время все чувства ее были обострены, и она почти не замечала своих слез. Как говорил доктор Гесселиус, утешая ее, повышенная чувствительность совершенно естественное явление в ее положении. Коннор тоже рад был это слышать – значит, с его женой все в порядке.

– Вот ты где! – Его улыбка, нежная и снисходительно-веселая, сказала ей, что он догадывается, о чем она думает. Она бросилась бы к нему и расцеловала, если бы в дверях за ним не появился доктор Гесселиус.

– Как Джек? – спросила она.

– Я настроен оптимистично, – ответил доктор, входя в комнату. От него всегда пахло табаком, а из кармана неизменно торчали минимум две трубки.

– Сегодня хрипы в легких впервые ослабли. Он говорит, что горло болит меньше, а это хороший признак.

– Но как быть с кашлем? Здесь улучшений нет, по-прежнему в мокроте появляются прожилки крови.

Доктор Гесселиус взял ее запястья, извлек из жилетного кармашка часы и, считая пульс, пустился в пространные объяснения:

– Гемофизис, или кровохарканье, не так опасен при туберкулезе, как некоторые другие симптомы. Конечно, говорить о таких вещах не слишком приятно, но фатальный исход от кровотечения при туберкулезе практически исключен.

Она с беспокойством взглянула на Коннора, хмурого, но не испуганного, и решила, что слова доктора Гесселиуса можно воспринимать с оптимизмом.

– А как ваше самочувствие, Софи? Больше нет слабости, головокружений?

– Нет, все прошло.

– Аппетит хороший?

– Прекрасный.

– Ее аппетит не знает границ, – фыркнул Коннор. Она состроила ему гримаску, а доктор довольно хмыкнул. Они вышли в коридор.

– Ваш пульс несколько учащен; совсем немного, поэтому можно не беспокоиться. Вы простужены?

– Обычный насморк, ничего серьезного.

– M-м, желательно, чтобы вы оставались дома дня два. Постельный режим необязателен, просто все делайте не торопясь, спокойно.

– Хорошо, доктор, но сегодня утром мне непременно нужно побывать на «Калиновом».

– Зачем? – требовательно спросил Коннор.

– Сегодня день выплаты. Вчера же я выходила…

– Тем не менее я считаю…

– А кто-нибудь другой может выдать шахтерам зарплату? – перебил доктора Коннор. – Дженкс или Пинни? Почему обязательно ты должна это делать?

– Необязательно, чтобы это была я, – сказала она сердито. – Но никто не сможет открыть сейф, потому что я заперла ключ от него в моем столе, а это значит…

– Это значит, что на рудник поеду я, – объявил он безапелляционно, тоном, в котором так и слышалось: не-думай-спорить-со-мной-ибо-это-бесполезно. – Где ключ?

– У меня в сумочке, – сухо ответила она, поджав губы. – Внизу, на столике в холле.