Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира - Ниал Фергюсон

После разгрома Пражской весны коммунистическая система в Восточной Европе казалась несокрушимой, а граница между двумя Берлинами – незыблемой. Однако коммунисты, легко расправлявшиеся с политической оппозицией, обществу потребления Запада сопротивлялись в целом слабее. Противостоять влиянию западной моды оказалось невозможно, особенно если учесть, что немцы в ГДР смогли смотреть западногерманское телевидение (прежде они долго слушали западное радио). Анне-Катрин Гендель и другие модельеры начали шить одежду в западном духе и продавать ее с рук. У Гендель получались даже джинсы: “Мы пытались шить их из брезента, из простыней, из всякой неджинсовой ткани. Пытались красить их, но было очень трудно достать краску… И все-таки… люди рвали их из рук”[618].

Успеху западной легкой промышленности сопутствовала удручающая неэффективность ее советского аналога. После 1973 года не только ее рост был исчезающе низок (менее 1 %): снижалась и совокупная производительность факторов. Некоторые государственные предприятия умудрялись сделать продукцию менее ценной, чем сырье. Как и предупреждал фон Хайек, в отсутствие обоснованного ценообразования ресурсы распределялись неправильно. Коррумпированные чиновники ограничивали выпуск продукции, чтобы максимизировать собственную наживу. Рабочие делали вид, что работают, а начальство – что платит рабочим. Не возобновлялся не только промышленный, но и человеческий капитал. Атомные электростанции разрушались. Распространялся алкоголизм. СССР, несмотря на заявления Хрущева, отнюдь не был способен соперничать с США в сфере экономики. Советский уровень потребления на душу населения составлял около 24 % американского показателя, так что СССР мог составить конкуренцию разве что Турции[619]. В то же время переход сверхдержав к политике разрядки и разоружению сделало гораздо менее ценным, чем прежде, умение Советов строить ракеты в большом количестве. Высокие цены на нефть в 70-х годах дали СССР отсрочку. В 80-х годах, когда цены упали, советский блок остался ни с чем, а его долги в твердой валюте оказались, по сути, заимствованиями у той системы, которую Хрущев обещал “закопать”. Михаил Горбачев, избранный в марте 1985 года Генеральным секретарем ЦК КПСС, чувствовал, что у него нет иного выхода, кроме экономических и политических реформ (касающихся и советской империи в Восточной Европе). После выбора Москвой курса на перестройку и гласность сторонники жесткой линии в Восточном Берлине оказались на мели. Им пришлось прибегать к цензуре информации, поступавшей не только с Запада, но и из СССР.

Так, как и в 1848 и 1918 годах, революция 1989 года распространялась подобно эпидемии. В феврале 1989 года польское правительство согласилось на переговоры с профсоюзом “Солидарность”, и вскоре страна уже готовилась к свободным выборам. В мае венгерские коммунисты решились открыть границу с Австрией. “Железный занавес” начал быстро ржаветь. Около 15 тысяч граждан Восточной Германии отправились в Венгрию (через Чехословакию) на “каникулы”. На самом деле это было путешествие в одну сторону: на Запад. В июне “Солидарность” победила на выборах и приступила к формированию демократического правительства. В сентябре венгерские коммунисты последовали примеру польских и согласились на свободные выборы. В следующем месяце, когда правительство ГДР собиралось отметить 40-летие образования республики, сотни, а затем тысячи, а затем сотни тысяч людей вышли на улицы Лейпцига, распевая: “Мы – народ” (Wir sind das Vo l k), чуть позднее – “Мы – единый народ” (Wir sind ein Vo l k). Солдаты тогда остались в казармах – в отличие от Будапешта-56, Праги-68, Гданьска-81 и Пекина-89. Когда крах ГДР стал уже неизбежным, Хонеккера у руля Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) сменили более молодые “реформаторы”. Но для реформ было поздно. Другие, более ловкие аппаратчики, особенно румынские, даже готовились извлечь для себя пользу из рыночной экономики.

Вечером 9 ноября 1989 года член Политбюро СЕПГ Гюнтер Шабовски, выступая по телевидению, объявил, что все ограничения на переход границы снимаются, причем решение вступает в силу “немедленно”. Новость вызвала столпотворение у КПП Восточного Берлина. Растерявшиеся пограничники не сопротивлялись. К полуночи все КПП открылись, и началась одна из самых грандиозных вечеринок столетия, а вскоре – не менее массовый поход по магазинам. С падением Берлинской стены холодная война, по сути, закончилась, хотя Прибалтика, Украина и Белоруссия, 3 кавказские и 5 среднеазиатских республик стали независимыми лишь после провалившегося путча в Москве в августе 1991 года и роспуска СССР.

Мало кто предвидел подобный поворот[620]. Одни расценили его как “конец истории”, окончательную победу либеральной модели[621]. Другие – как “триумф Запада”, политический успех Рональда Рейгана, папы Иоанна Павла II и Маргарет Тэтчер[622]. Третьи считали, что все дело в национализме. Но аналитиком, ближе других приблизившимся к истине, стал итальянский модельер, который начал производить линию облегающих “перестроечных джинсов”. Именно общество потребления привело СССР и его сателлитов к краху. Не случайно и то, что манифестанты в 2006 году в знак протеста против непоправимо авторитарного режима Белоруссии надевали джинсы. Впрочем, Минск еще ждет своя “джинсовая революция”[623].

Китай после коммунистической революции 1949 года стал самым серым обществом на планете. Исчезли последние остатки шелка эпохи Цин. Исчезла западная одежда, которую любили националисты межвоенного периода. Стремясь к строгому равенству, китайцы носили нечто, напоминавшее пижаму – серую пижаму. Сейчас в Китае на улицах мы видим всевозможную западную одежду. Реклама в крупных городах расхваливает достоинства западных марок – от “Армани” до “Эрменеджильдо Зенья”. Как и любая промышленная революция, китайская на чалась с текстильного производства. До недавнего времени одежда, произведенная в прибрежных особых экономических зонах, шла главным образом на экспорт. Теперь, когда западная экономика испытывает кризис и спрос за границей падает, высшие чиновники в Пекине ломают голову над тем, как заставить китайского рабочего меньше откладывать и больше тратить (то есть покупать больше одежды). Кажется, триумф западного общества потребления близок. Но так ли это?