Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира - Ниал Фергюсон

Около 500 лет западная цивилизация господствовала на планете. Западные институты (корпорации, рынок, национальное государство и другие) стали мировыми стандартами конкурентной экономики и политики, которые копировал остальной мир. Западные ученые совершали революции в науке. Остальные приняли их – или безнадежно отстали. Западные правовые системы и основанные на них политические модели (например, демократия) заменили или вытеснили незападные варианты. Западная медицина столкнула на обочину общественной жизни знахарей. И, прежде всего, западные промышленное производство и массовое потребление далеко обошли остальные модели организации экономической жизни. Еще в конце 90-х годов XX века Запад был сильнейшей цивилизацией. На 5 ведущих западных держав – США, Германию, Великобританию, Францию, Канаду – приходилось 44 % совокупного мирового производства. Научный мир находился во власти западных университетов, сотрудникам которых доставалась львиная доля Нобелевских и других премий. По миру прокатилась волна демократических революций (особенно впечатляющие – в 1989 году). Западные потребительские бренды (“Ливайс”, “Кока-кола” и другие) почти везде процветают. Желтые арки “Макдоналдс” можно увидеть во всех крупнейших городах мира. Мало того, что пал СССР: экономический рост Японии (которая, согласно некоторым прогнозам, должна была догнать США) остановился. В прошлом десятилетии он достиг почти нулевого уровня, началась дефляция. Специалисты по международным отношениям изо всех сил пытались найти слова для описания положения США, ведущей державы западного мира: “империя”? “Гегемония”? Или hyperpuissance [сверхгосударство]?

Пока я писал эту книгу, лопнули два финансовых “пузыря”, разразились две неожиданно трудные войны, случился грандиозный кризис, а Китай обошел Японию и занял второе место в мире по экономическим показателям. Возник вопрос: неужели западное господство подошло к концу? Переживаем ли мы “закат” Запада?

Если так, то это произошло бы не впервые. Эдвард Гиббон так описал разграбление Рима готами в августе 410 года[629]:

В те часы дикой разнузданности, когда все страсти воспламеняются и всякие стеснения устраняются… безжалостно убивали римлян и… городские улицы были усеяны мертвыми телами, остававшимися без погребения во время всеобщего смятения… всякий раз, как варвары были раздражены сопротивлением, они убивали без разбора и слабых, и невинных, и беззащитных… Римские женщины и девушки подвергались пыткам, более страшным для их целомудрия, чем сама смерть… Грубые солдаты удовлетворили свои чувственные влечения, не справляясь с желаниями или с обязанностями попавших в их руки женщин… При разграблении Рима отдавалось основательное предпочтение золоту и драгоценным камням… но когда самые торопливые из грабителей завладели этими удобопереносимыми сокровищами, тогда очередь дошла до роскошной и дорогой утвари римских двор цов… Приобретение богатств только разжигало алчность варваров, прибегавших то к угрозам, то к ударам, то к пыткам, чтобы вынудить от своих пленников указания тех мест, где они скрыли свои сокровища… было бы нелегко определить число людей знатных и богатых, которые были внезапно низведены до жалкого положения рабов и изгнанников… Бедствия, постигшие Рим… заставили жителей искать для себя самых привлекательных, самых безопасных и самых отдаленных убежищ[630].

Шеститомная “История упадка и крушения Римской империи” (1776–1788) изображает последний пока в истории крах Запада. Сейчас множество людей на Западе опасаются, что мы сами, возможно, можем испытать нечто подобное. Если поразмыслить над причинами гибели Рима, эти опасения вовсе не покажутся пустыми: экономический кризис, эпидемии; наплыв иммигрантов; возвышение на востоке конкурирующей империи – Персии; террор со стороны готов Алариха и гуннов Аттилы. Не случилось ли так, что после столетий доминирования мы вновь столкнулись с подобным стечением обстоятельств? С экономической точки зрения Запад находится в худшем положении со времен Великой депрессии, в то время как многие незападные страны показывают беспрецедентный рост. Мы живем в страхе перед пандемиями и искусственным изменением климата планеты. Нас пугают свидетельства того, что некоторые иммигрантские общины в наших странах стали рассадниками исламизма и узлами террористических сетей. Теракт с применением ядерного оружия в Лондоне или Нью-Йорке оказался бы куда разрушительнее нападения готов на Рим. Тем временем на востоке появилась конкурирующая империя – Китай, который в следующие 20 лет может стать мировым экономическим лидером.

Самый неожиданный аргумент Гиббона заключался в следующем: христианство – один из главных губителей “западной цивилизации версии 1,0”. Монотеизм с его акцентом на воздаянии в загробной жизни, совершенно не сочетался с пестрым язычеством империи периода расцвета. Однако заметим, что возникшая в xvi веке в Западной Европе разновидность христианства – протестантизм – дала “западной цивилизации версии 2,0” шестое из главных ее преимуществ: этику, поощрявшую упорный труд и бережливость. Пришло время уяснить себе, какую роль Бог сыграл в возвышении Запада, и объяснить, почему в конце XX века Запад от Него почти отвернулся.

Если бы вы жили в Европе в конце XIX века и были бы богатым промышленником, шанс, что вы оказались бы протестантом, непропорционально велик. Со времен Реформации, которая привела многие североевропейские государства к разрыву с римско-католической церковью, полюс экономического могущества сместился от католических Австрии, Франции, Италии, Португалии, Испании к протестантским Англии, Голландии, Пруссии, Саксонии и Шотландии. Стало казаться, будто вероисповедание и обрядность некоторым образом коррелируют с материальным достатком. Вопрос заключается в следующем: что особого в протестантизме? Что в учении Лютера и его преемников поощряло людей не только упорно трудиться, но и накапливать капитал? Наиболее популярный ответ на эти вопросы нашел склонный к депрессии немецкий профессор Макс Вебер – отец современной социологии и автор термина “протестантская этика”.

Вебер рано развился. Росший в Эрфурте, одной из цитаделей немецкой Реформации, Макс в 13 лет преподнес родителям на Рождество очерк “О направлении германской истории, с особым указанием на фигуры императора и папы римского”. В 14 лет он писал письма со ссылками на классических авторов, от Цицерона до Вергилия, и имел обширные познания в философии, в том числе Канта и Спинозы. Его ранняя академическая карьера представляла собой череду триумфов.