Хэлло, дорогая - Снежинская

Бедой был Хэл.

С детства я растила его в строгости. Любой его каприз строго наказывался. Он — будущий мужчина, он должен это понимать. Я была хорошей матерью и не понимаю, где оступилась настолько, что он вырос в это. С другой стороны, вряд ли здесь есть моя вина, учитывая то, кем был его отец. А Хэл, похоже, родился его копией, и когда ему исполнилось пятнадцать и он стал достаточно рослым, я шарахалась любой тени в своём доме. Мне чудилось, что я вижу не его, а Клайва.

Я говорила Хэлу, что он должен молиться за спасение своей души. Говорила, что он сотворил зло, ещё когда был в утробе. Он убил родного брата. Это великий грех. Каждый месяц мы с ним ходили на кладбище, чтобы прибрать могилы и положить туда свежие цветы. Хэл всегда был понурым и подавленным там, и я думала, это оттого, что он сожалеет о содеянном, но оказалось, он ненавидел Ло… Однажды, когда ему было лет семь или восемь, он сказал мне, что ему не жаль Ловэла, потому что он был младенцем и вообще не знал, что творит. И что он не может раскаиваться в том, в чём не чувствует своей вины. Тогда впервые я здорово избила его ремнём, когда мы вернулись домой. У него вспухли бровь и губа, и на заднице он не мог сидеть ещё с неделю, но, видит Бог, это было ему нужно. Если бы я била его почаще, он мог бы вырасти нормальным человеком.

Этого не случилось. Хэл был с детства хитрым змеем. Что не по нему — никогда не скажет. Затаится и стерпит. В школе он был троечник: не хватало мозгов учиться получше, и единственное, что его спасало — спорт. Он хорошо играл в футбол и его тянули из класса в класс, и даже предложили спортивную стипендию, и он бы вырос в человека, если бы он не был так непроходимо глуп и не сделал то, что сделал, когда ему исполнилось восемнадцать. Я отдала его годом позже остальных, потому что видела — он не потянет программу, он не сможет нормально учиться среди других детей. Друзей у него не было. Да и какие ему нужны были друзья среди этого отребья? Чему они могли научить моего бедного мальчика, при такой-то ужасной наследственности? Разумеется, я запрещала ему задерживаться после школы и общаться с этими детьми. Мы жили спокойно. Вдвоём. Мы никого не впускали к себе в дом, и я не хотела показывать Хэла своей семье — пару раз я совершила эту ошибку, и на меня стали коситься из-за него. А потом ему исполнилось шестнадцать, и всё полетело к чёрту.

Я всегда знала, что он пойдёт по стопам своего отца, потому что он был вылитый Клайв. Ты не поверишь. Одно лицо. Разве что Хэл вышел посмазливее. Девчонки, уверена, вешались бы на него пачками, ещё когда он был подростком — если бы я этого не пресекла. Он твёрдо знал, что так поступают только шлюхи, мерзкие шлюхи, и что каждая женщина должна быть леди. И что единственное, что заслуживают шлюхи, которые сами предлагают себя мужчине — это осуждение. Но он в шестнадцать влюбился как раз в такую шлюху, и там, сколько бы я ни говорила, кто она, сколько бы ни пыталась открыть ему глаза — ничего не получалось. В семнадцать он абсолютно отбился от рук и стал бегать за ней, как собачонка. Мне было противно смотреть на него. Я сказала, что эта проститутка просто вытрет об него ноги и бросит, а он сделает что-то с ней или с собой — при такой-то отвратительной генетике. Он мне не поверил.

Когда Хэлу перевалило за восемнадцать, а это было летом, в выпускном классе, он сильно вырос и окреп, возмужал. Не знаю, что она сделала с ним за этот год, но он стал рьяно заниматься спортом, чтобы поступить в тот же колледж, что и она. Он страстно желал быть рядом с ней. Я уже не возражала, хотя и не одобряла. Это был тот единственный год, когда мой сын отвернулся от меня, и жестоко за это поплатился. Был Хэллоуин. Он был сам не свой. В округе молодёжь устраивала одну вечеринку за другой. Я легла спать, уверенная, что всё в порядке, ведь Хэл был дома, но он тихо ушёл — и вернулся под утро на моём седане и привёз в багажнике труп девушки, одетой в совершенно безобразное вульгарное платье. Оно было чёрно-красным, и я не понимала сперва, это кровь была на ней или просто отлетевшая бусина или блёстка с ткани. Но она была вся в крови, и когда Хэл закатил машину в гараж и поднял девчонку на руки, я увидела, что его рубашка тоже была забрызгана кровью.

Он устроил мне целое представление. Плакал, не желал её отпускать, затем говорил, как он её ненавидит. Он ненавидел её с самого лета, оказывается, и всё это копил в себе, никак не решаясь сделать с ней то, что в итоге сделал. Он сказал, что она это заслужила, потому что была чёртовой проституткой, и потому что я была во всём права. Мне стало жаль Хэла. Каким бы монстром он ни был, но он мой сын, и его слёзы не стоили ни кровинки этой мерзкой потаскухи, которая разбила ему сердце. Я сказала, что предупреждала, что всё так и будет. Сказала, что теперь ничего не попишешь и не вернёшь. Сказала, что он действительно похож на отца. Хэл тяжело это пережил, но наконец-то стал прежним, опомнился, одумался — и вместе мы хорошенько спрятали тело.

Всё стало тихо и спокойно на год. Хэл затаился, в то время как мне казалось, что пришёл в себя. Он поступил в колледж и даже поехал туда учиться, но в кампусе пропали две молодые женщины — и Хэл к весне вернулся домой, забрав оттуда документы. Потом я заметила, что в округе тоже стали пропадать люди. Девушки, женщины. Хэл молчал. Я прекрасно знала, что он к этому причастен, просто чувствовала — но однажды он снова привёз к нам домой тело. Это было днём, он тогда работал в одной курьерской службе и сказал, что увидел на обочине девушку, предложившую себя. Он не стерпел и убил её.

Хотя она тоже была шлюхой, как, полагаю,