Юджин - повелитель времени. Книга 5. Любовные чары - Гай Юлий Орловский

Она послала автомобиль по новому адресу, я прого­ворил медленно:

— Нам бы, да, сперва разобраться... Понятно, что тема бессмертия... как бы сказать... весьма! Да-да, весьма. Много энтузиастов, но много и жуликов. Это по­лярные концы. А посредине огромное число просто нормальных добросовестных ученых, что за хорошее жалованье работают над перспективной темой. Многие из них остались бы на этой работе, если срезать им жа­лованье вполовину, но многие уйдут, к примеру, в пла­стическую хирургию, что здоровья всем нам не приба­вит, зато жалованье вырастет у этих специалистов вчет­веро.

Она сказала недовольно:

—У тебя какие-то предположения?

—Конечно, — ответил я. — Кроме уверенности, что ты красивая, я еще предполагаю, что Марат Хисамович что-то недоговаривает.

Она покачала головой.

—Я проверила по всем базам. Доктор наук, автор ряда патентов, издал два десятка серьезных работ, в на­учных кругах известен. Репутация не слишком безупреч­ная, однако...

—Не слишком, — прервал я, — это какая?

—Радикал, — пояснила она. — По молодости всегда был слишком горячим, участвовал в разного рода сходах и митингах, а когда защитился и занялся наукой, то вы­ступал за отмену всяких ограничений с опытами. При­влекался за нецелевое использование средств. Честно говоря, мне самой непонятно, почему запрещены экс­перименты с обезьянами, не говоря уже о собаках, на которых Павлов поставил все свои опыты и получил Нобелевскую премию...

—Насчет собак верно, — сказал я, — их жалко, они друзья, а кто над друзьями ставит опыты? Другое дело — кошки или обезьяны... Особенно обезьяны, их вообще можно всех истребить за то, что это не животные, а все­го лишь карикатуры на человека.

Она хмыкнула.

— Не зря же в Библии сказано, что обезьян сотворил Сатана, когда пытался превзойти Бога.

— Хотя в Библии такого нет, — сказал я весело, — но ход твоих мыслей мне нравится.

— Почему это нет? — спросила она задиристо.

— Просто нет, — ответил я, на всякий случай про­шелся еще поиском, что у нас по-русски называется сечем, это заняло стотысячную долю секунды, — это выдумка. Фольклор. Но хороший. Встречается у Диониссия Оссирийского в третьем веке, у Аппанария Глесского в трудах о Природе Начала... Я их могу по­нять, прикололись, мудрецы — тоже люди. В общем, он мне даже нравится.

— Нарушением законов?

— Законы в этой области еще не приняты, — напом­нил я. — Принято ссылаться на этику, мораль, вернее моральные запреты... Но Марат Хисамович не один та­кой. Думаю, большинство населения за то, чтобы вы­пустить не проверенное до конца средство от старости в продажу.

Она понимающе кивнула.

— Ну да, все равно умирают, так хоть пользу прине­сут... Но это аморально.

— Что морально, — сказал я, — или аморально — записано в Библии. Вся наша этика и все ценности оттуда. Но сейчас наступил момент, когда мир уже не вписывается в библейские рамки... Эти вызовы вне морали!

Она посмотрела на меня несколько странно, как по­сматривала за последние пару дней все чаще.

— Ты изменился, — проговорила она. — Я не пони­маю...

— Чего?

— Когда ты настоящий, — пояснила она. — Тот прежний или нынешний?

— Ни тот ни другой, — ответил я загадочно.

— Как это?

— Придет третий, — проговорил я замогильным го­лосом. — Ужо он и схватит...

Она вздрогнула, повела зябко плечиками.

— У меня уже сейчас от тебя шерсть дыбом.

— Да? — спросил я. — А мне казалось, у тебя везде эпиляция. Давай не спешить пока с выводами. Мне Ма­рат Хисамович в целом симпатичен... Хотя, конечно, даже честнейшие люди иногда подделывают результаты экспериментов.

Она изумилась:

— Какие же они тогда честнейшие?

— Такое бывает, — заверил я. — Теория суха, а жизнь зеленеет.

Она фыркнула:

— Люди либо честные, либо нечестные! Середины нет. Или можно быть немножко беременной?

— А немножко честным можно, — сказал я бодро. — Это что, в том доме?.. Шикарный особняк. Главное, в черте города. Но дом нежилой, больше смахивает на аристократический цех. Цеха могут быть аристократи­ческими? Не в смысле, что там работают аристократы, а как бы... Мне кажется, или это тот самый НИИ, где командует Кравцов?

— Заткнись, — посоветовала она.

— Какая ты ласковая, — сказало я с одобрением. — Не вдарила! А могла бы.

— И хотела, — подтвердила она. — Но у меня желез­ная сила воли и нечеловеческая сдержанность, заме­тил?.. Если там цех или хотя бы какое-то производство, то туда так просто не пройти.

—Даже полиции?

—Даже полиции нужен повод, — сообщила она. — А на обыск вообще без ордера ни шагу.

Она остановила машину в сторонке на стоянке, вышли мы веселые и смеющиеся, это на случай на­блюдения, от хохочущих не ждут пакостей. Если сме­ются — дураки, значит, такие не опасные, дураки — основа любого общества, становой хребет, опора демократии.

Я, обнимая ее за плечи, повел по тротуару, не гля­дя на здание, только краешком глаза отмечал распо­ложение внутренней проводки и где какие видеока­меры.

Так дошли до конца квартала, Мариэтта хотела развернуться, но я придержал: на перекрестке собра­лась небольшая толпа, не больше дюжины, сосредо­точенно слушают девочку-подростка, высоким чи­стым голосом поет без всякого сопровождения о Ро­дине, о том, что враг приближается, нужно дать отпор, следует быть готовым драться без пощады ни к себе, ни к врагу... и я с изумлением ощутил, как чаще начинает биться мое сердце, обе руки заканчи­ваются, оказывается, кулаками, тяжелыми и просто несокрушимыми, вот-вот затрещит скелет врага в моих свирепых скифских лапах...

Мариэтта ударила меня в бок.

— Ты что?

Я прохрипел:

— Я... да так... слушаю...

Она сказала озабоченно:

—Тебя сейчас разорвет... И пульс озверел, и давле­ние... ты как граната со снятой чекой!

—Щас, — проговорил я, — вставлю... так вставлю этому дураку... Пойдем отсюда.

Она оттащила меня в сторону, спросила шепотом, пугливо оглядываясь по сторонам:

— Ты что... может быть... вообще патриот?

Я промычал:

— Не знаю... Раньше за собой не замечал... Я же транс­гуманист, а мы все интернационалисты, даже космополи­ты... Но, блин, как она мою душу разбудила!.. Надое вра­гами бороться! Надо их перебить всех, сволочей!

Она тряхнула меня за плечи.

— Кого? Каких врагов?

— Не знаю, — признался я. — Биоконов, к примеру. Они же гады?.. Уничтожить!.. Всех!.. С корнем. Транс­гуманизм — самая светлая и гуманная партия!.. Осталь­ных—в топку...