Дело гастронома № 1 - Евгений Латий

Беркутов кивнул, словно знал об этом.

– Советую согласиться. Хотя бы попробовать. Уйти всегда сможешь! А будучи завотделом, напишешь книжку. Только впредь надо действовать не так глупо, как повел себя этот Жданов!

Костя кивнул.

– Спасибо за заботу, я понял!.. Можно я Люсю заберу на одно культурное мероприятие?

Беркутов в упор посмотрел на него и преувеличенно бодро ответил:

– Ну, конечно! О чем речь! Я подумал, что она уже ушла!

Костя поднялся. Встал и Беркутов. Костя подошел к отцу, и они обнялись. Беркутов похлопал сына по спине.

– Береги себя, сынок! А если со мной что-нибудь произойдет, моей семье помоги, ладно?

– А что с тобой может случиться? – не понял Костя. – Горком бросился на твою защиту яко лев! Жданов это сразу понял и даже попросил меня, дабы ты простил его, тебя задобрить.

– Мы все не вечны, Костик! А в этой опасной для проживания стране каждый день ходишь по минному полю! Такие вот пироги. И маму свою береги!

Он вдруг с такой болью посмотрел на него, что Костя всерьез забеспокоился:

– Пап, что-то случилось?

– Ничего! Иди отдыхай!

Беркутов заулыбался, похлопал Костю по плечу. Тот кивнул и вышел из кабинета.

Горел гостиничный торшер. Скачко и Зоя лежали в постели. Неожиданно Скачко поднялся, сел на кровати, стал одеваться. Зоя недоуменно посмотрела на него. Снизу, из ресторана, доносились приглушенные звуки оркестра. На полу валялась обертка от посылочки, а на столе были расставлены привезенные Зоей московские деликатесы: черная икра, балык осетрины горячего копчения, красная рыбка, открытые банки печени трески, консервированных крабов. Бутылка сладкого красного вина «Киндзмараули» была наполовину пуста.

– Ты куда?! – прикрываясь простыней, встревожилась Зоя и приподнялась на постели.

– Извини, с детства валяться не привык! Бывало, чуть приляжешь в детстве, а мать уже кричит: «Опять валяешься?!» До сих пор ее окрик в ушах стоит.

– Экий вы впечатлительный, Пал Сергеич! А мне вот хорошо с тобой. Так бы прислонилась и весь век с тобой пролежала. Я долгое время любила одного человека, ни на кого даже взглянуть не могла, а теперь вдруг освободилась!

Скачко отошел к окну, закурил, раздумывая о своем.

– О чем ты думаешь? – грустно улыбаясь, спросила она. – Мне даже страшно становится оттого, что меня нет в твоих раздумьях!

– Почему ты решила, что там тебя нет?

– Я чувствую!

Павел Сергеевич усмехнулся:

– Я приехал из Москвы на машине, мы могли бы вместе вернуться обратно! Как считаешь?

Он взглянул на нее. Она просияла.

– С радостью! – Она тут же выскочила из постели. – С огромным даже удовольствием!

Она не выдержала, бросилась к нему, повисла на его шее. Он обнял ее, поцеловал в нос.

Беркутов со Старшиновым в плащах-дождевиках и в сапогах собирали грибы. Беркутов, как хорошая гончая, нырял в густой ельник, проверяя все потайные места, и судьба вознаграждала его то крепким белым грибком, то целым выводком ярких лисичек, то подберезовиком, которым он, уже держа добычу в руке, еще какое-то время любовался, нюхал грибной срез. Старшинов же не спешил. Присев, зорко оглядывал полянку и находил такой гриб – большой, круглобокий, просто королевский, – который приводил в восхищение даже Беркутова.

– Ну надо же! Я трижды прошел мимо него и не заметил! – искренне огорчался Беркутов и горестно покачивал головой. – Вот ведь, всю зоркость растерял. Я предлагаю из наших белых грибов грибовницу сварганить! Жалко на жареху такое богатство тратить. На жареху и опята с маслятами сгодятся, и синявки обыкновенные, а вот грибовница получится царская! Один запах сведет с ума!

Старшинов с улыбкой смотрел на него.

– Н-да! А ты, оказывается, азартный у нас, Георгий Константиныч! Но это мне и нравится в тебе. Мне тут Костиков передал твое предложение. Сколько там в энзэ?

– Немного. Двадцать четыре.

Старшинов задумался:

– Они надежно укрыты?

– Надежно.

– Так чего дергаться?

– Да я не из-за себя! Из-за Лиды, Верочки. Они обе нежные, чувствительные… – Беркутов не стал дальше продолжать, смотрел в одну точку. – Да и Вера вот-вот разродится!

Старшинов удивленно хмыкнул. Он даже остановился и взглянул на Беркутова.

– Так ты что, ее замуж выдал? – не понял Старшинов. – Чего же на свадьбу не позвал?!

Беркутов помрачнел.

– Да не было никакой свадьбы! – Беркутов махнул рукой. – И мужа у нее нет!

Старшинов серьезно и внимательно посмотрел на него, присел на пенек. Вытащил сигареты, закурил, не торопя Беркутова с рассказом.

– Представляешь, пошла к подруге встречать Новый год. Выпила шампанского, голова закружилась, ну и согрешила с однокурсником, а нам ничего не сказала. Когда Лида все это обнаружила, делать аборт было уже поздно. А парень-то неплохой! Когда узнал, что Веруня забеременела, пришел к нам с цветами, стал просить ее руки, умолял Веру выйти за него!

Беркутов вздохнул.

– И чего? – не понял Старшинов.

– А она ни в какую! Вот тебе новое поколение! – Беркутов помолчал. – Хотя я большой трагедии в этом не вижу. Выходить замуж надо по любви. Мы с Лидой даже подумываем сами, так сказать, удочерить будущего ребенка. Но Веруня пока об этом не догадывается. Пусть сначала родит, а там видно будет!

Беркутов срезал подберезовик.

– Н-да! Что ж, надо новый тайник готовить! – он задумался. – Я не против! О-о-о!

Старшинов присел, вытащил нож и, не торопясь, срезал крепкий боровичок. Стал гриб рассматривать.

– А этот куда? – залюбовался боровиком и Беркутов.

– Этот тоже для грибовницы! Еще парочку таких красавцев – и можно сворачивать культпоход.

Старшинов хмыкнул, но возражать не стал.

– А стряпать-то кто будет?! – не понял он. – То есть грибовницу варить?!

– Как кто? – Беркутов улыбнулся. – Да я тебе такую грибовницу заварганю, век не забудешь!

Старшинов удивленно хмыкнул.

– Ты, я вижу, на все руки мастер! – усмехнулся он. – А в лесу все же неплохо. Обо всем забываешь! Экий ты молодец, что такой культпоход придумал.

Он вздохнул полной грудью, раскинул руки в стороны, глядя на молоденькие деревья на опушке.

Красный диск заходящего солнца медленно заваливался за горизонт. Теща отмыла от грязи под садовым краном ноги и руки, присела на крыльце. На грядках трудился один Ширшов. Он как остервенелый продолжал выкапывать картошку. В наступавших сумерках его фигура уже еле угадывалась. Приплелась пузатая Тоня, присела рядом с матерью, привалилась к ней.