Кораблекрушение «Джонатана» - Жюль Верн

В программу концертов входили старинные и современные произведения, а иногда и сочинения самого Сэнда, которые публика принимала не менее восторженно.

Прошло немногим более девяти лет с тех пор, как «Джонатан» погиб на рифах полуострова Харди. Велики были успехи, достигнутые остельской колонией за эти годы благодаря уму и практическим знаниям человека, не побоявшегося взять на себя ответственность за ее судьбу в те грозные дни, когда анархия угрожала ей гибелью.

Тяжкие заботы, связанные с правлением, очень угнетали Кау-джера. Если он еще и сохранил геркулесову силу, если бремя годов еще и не согнуло его мощный стан[119], то все же глубокие морщины избороздили его лицо, а седина посеребрила густые волосы. Несмотря на эти первые признаки старости, он по-прежнему имел величественный вид.

Теперь у правителя были наглядные примеры, помогавшие ему руководить колонией. Неподалеку от острова проводились в жизнь одновременно две совершенно различные системы колонизации. Сравнивая их, Кау-джер мог делать важные выводы.

С тех пор как Чили и Аргентина поделили между собой Магелланову Землю и Патагонию, оба государства начали эксплуатировать свои новые владения различными способами. Аргентина, мало знакомая с местными условиями, стала сдавать в концессию земельные участки в 10-12 квадратных лье. Это было примерно то же самое, что оставить земли неиспользованными: никто не брал такие большие наделы. Что же касается лесов, в которых и по сию пору насчитывается до четырех тысяч деревьев на гектар, то для их освоения потребовалось бы не менее трех тысяч лет. Так же обстояло дело и с пахотными и с пастбищными землями, сдаваемыми в концессию слишком большими участками, а потому требующими множества рабочих рук, сельскохозяйственного инвентаря и, следовательно, весьма солидных капиталовложений. Но имелась и другая причина. Аргентинские колонисты зависели от Буэнос-Айреса. Связь же между ними и метрополией[120]осуществлялась медленно и стоила крайне дорого. Проходило почти полгода, прежде чем судно, прибывшее с Огненной Земли и пославшее коносаменты[121] в таможню Буэнос-Айреса (то есть на расстояние в 1500 миль), могло возвратиться обратно, выполнив все таможенные требования, за что приходилось платить по курсу дня на столичной бирже. Но разве можно было предугадать этот курс, находясь на Огненной Земле, в стране, где название «Буэнос-Айрес» звучало не менее экзотически, чем «Китай» или «Япония».

Что же сделало чилийское правительство для развития торговли и привлечения эмигрантов в колонию? Оно объявило Пунта-Аренас свободным портом, чтобы корабли завозили туда все — и предметы первой необходимости, и предметы роскоши, чтобы там всегда имелись в изобилии дешевые и высококачественные товары. Поэтому продукция чилийской колонии широко экспортировалась коммерческими английскими или чилийскими фирмами, расположенными в самом Пунта-Аренасе, или через их филиалы, разбросанные на многочисленных проливах архипелага.

Кау-джер давным-давно ознакомился с системой, принятой чилийским правительством, и во время путешествия по Огненной Земле мог убедиться, что вся продукция, полученная на этой территории, направляется в Пунта-Аренас. Тогда по примеру чилийской колонии Новый поселок был также объявлен порто-франко, что положило начало быстрому обогащению Осте.

События, произошедшие на острове, независимость, дарованная ему Чилийским государством, непрерывный расцвет колонии под энергичным управлением Кау-джера привлекли внимание промышленных и коммерческих кругов других стран. Появились новые колонисты, которым охотно предоставляли земельные концессии на выгодных условиях. Вскоре выяснилось, что эксплуатация лесов, богатых более ценными породами, чем европейские, может дать от 15 до 20 процентов прибыли. Поэтому возникло несколько деревоперерабатывающих заводов. Быстро расхватывались земли и под сельскохозяйственные культуры по цене тысяча пиастров за квадратное лье. Поголовье скота на пастбищах острова достигло десятков тысяч.

Увеличивался прирост населения. К тысяче двумстам потерпевшим крушение на «Джонатане» прибавилось втрое, если не вчетверо, больше эмигрантов с запада Соединенных Штатов, из Чили и Аргентины. Через десять лет после провозглашения независимости Осте в Либерии насчитывалось более двух с половиной тысяч жителей, а на всем острове — более пяти.

Само собой разумеется, что было заключено много браков. Из молодоженов следует упомянуть Эдуарда Родса, женившегося на дочери Жермена Ривьера, и Клэри Родс, вышедшую замуж за доктора Сэмюэля Арвидсона. Новые браки укрепляли связи между отдельными семьями.

Теперь между Либерией и различными факториями, основанными в других районах острова — в частности, в окрестностях полуострова Рус и на северном берегу пролива Бигл,— то и дело курсировали каботажные суда, прибывавшие, как правило, с Фолклендских островов.

Помимо кораблей, перевозивших грузы на английские острова Атлантики, в Новом поселке пришвартовывались парусники и пароходы из Вальпараисо, Буэнос-Айреса, Монтевидео и Рио-де-Жанейро. На всех ближайших фарватерах, в заливе Нассау, в проливах Дарвир и Бигл — повсюду виднелись датские, норвежские и американские флаги.

Рыбные промыслы, дававшие большой доход, работали круглогодично, и, естественно, именно рыбные продукты были основным предметом экспорта.

На побережье выросли поселения рыбаков — людей самого различного происхождения, без рода и племени, с которыми вначале Хартлпулу было трудно справиться. Но постепенно оседлая жизнь смягчила нравы этих бездомных и безродных бродяг, они приучились к дисциплине и к жизни в коллективе. Правда, и условия работы стали теперь значительно легче. Прекратились вызванные крайней нуждой рискованные выходы в море, часто приводившие рыбаков к гибели от холода и голода на каком-нибудь необитаемом острове. Кроме того, сбыт их улова обеспечивался, независимо от прибытия корабля, которого раньше приходилось ждать долгие месяцы и который мог вообще не прийти.

Рыбаки занимались не только охотой на тюленей, но и китобойным промыслом. В проливах архипелага ежегодно забивали до тысячи китов. Поэтому в сезон охоты различные китобойные шхуны, знавшие, что в Либерии им будут предоставлены те же льготы, что и в Пунта-Аренасе, частенько наведывались на Осте.

Наконец, эксплуатация песчаных отмелей, покрытых миллиардами всевозможных ракушек, положила начало новой отрасли торговли. Особое значение имели чрезвычайно вкусные съедобные моллюски[122]. Суда набирали их полные трюмы и продавали в южноамериканских городах по пяти пиастров за килограмм.