Кто, если не я? - Катажина Колчевська

– Сколько тебе надо?

– Не знаю, – ответила она равнодушно, – сотню, две. Зависит от того, как долго ты еще здесь пробудешь.

– Внизу в холле есть банкомат, пошли, сниму пару сотен, – предложила я.

– Так дай мне карточку. Сама сниму.

«Нет, не прокатит, дорогая», – подумала я.

– Мне тоже деньги нужны, и еще хочу внизу в киоске купить газету, так что пойду немножко прогуляюсь, тебя провожу, – сладенько сказала я ей и села на кровати.

Оля встала. Она не сводила с меня пристального взгляда.

– Что? – я спросила ее, не в силах выдержать этот взгляд.

– Давай, пошли уже.

Я одевалась долго. Специально спутала перед халата с задом, правую тапку с левой, еще пришлось вернуться, потому что забыла карточку, а после мне еще и пописать захотелось. Тянула время, чтобы побыть с ней хоть чуть-чуть дольше. Оля сгорала от нетерпения.

– Даже не спросила, как я себя чувствую, – прохрипела я, когда мы шли по ступенькам.

Я заявила, что на лифте не поеду, потому что мне нужно больше двигаться, и мы пошли по лестнице. Назад я определенно пешком не пойду. В гробу я видела такое движение!

– Ну, и как ты себя чувствуешь? – спросила Оля заученным тоном. Словно в школе на уроке отвечала.

– Спасибо, уже лучше, – ответила тем самым тоном.

– А что с тобой? – спросила она чуть добрее.

– Старость, прежде всего, а здесь я из-за коронарной недостаточности.

Она молчала.

– Оля, – сказала ей так ласково, как только могла, как будто между нами ничего не произошло. Как будто она все еще была моей любимой, драгоценной девочкой, а Муха все еще была жива, и наш старый ковер лежал на полу перед телевизором. – К сожалению, мне все хуже и хуже. Я понемногу теряю здоровье и силы. Уже ничто не будет, как раньше.

– Да, уже ничто не будет, как раньше, – проворчала она.

Мы спустились в заполненный людьми холл, и тем для разговора у нас уже не осталось. Протиснулись сквозь толпу, прошли мимо раздевалки, магазинчиков и очередей в регистратуру. В какой-то момент Оля взяла меня под руку и отвела в угол, где стоял банкомат. Я подумала: она это из жалости или потому, что хочет побыстрее закончить дело и уйти отсюда. Еще когда я работала врачом, то заметила, что молодые и здоровые не любят приходить в больницу.

Оля пыталась возмущаться, что сто злотых это слишком мало, требовала больше, потому что ела в основном пиццу, но я уперлась. Если у нее деньги закончатся, то придется опять ко мне прийти.

Вечером, когда я гуляла по отделению, как делают многие пациенты в определенном возрасте, то долго размышляла, как нам склеить то, что разбилось. Я задумалась, почему для меня это так важно? Решила, что все это старость и приближающийся конец. Наша история началась трагично, но пусть закончится хорошо. Я приложу все усилия, чтобы исправить то, что случилось. Кто, если не я?

Я вернулась домой через десять дней, твердо решив все исправить. Дома было чисто. В холодильнике оказалось немного еды. Сразу бросилось в глаза пустое пространство перед телевизором. Пару недель я обходила его стороной. Боялась, что эта пустота поглотит и меня.

– Господи, что ты на себя напялила? – завопила я.

– Ты о чем? – спросила Оля.

Была половина восьмого, и моя подопечная как раз собиралась в школу.

– Как это – о чем? – воскликнула я.

День только начинался, и я чувствовала себя просто отлично. Кровь бодро бежала по венам, сердце билось равномерно, мысли не путались, и дышалось мне легко. Потому и орала вволю, не боясь одышки и боли в груди.

– Ты что на себя напялила? Моя мама бы в таком меня в огород не пустила.

– Ну, в огород я бы такое не надела. Я же в школу иду. Чтоб ты знала, сейчас все так одеваются, – спокойно ответила Олька, не обращая внимания на мои вопли.

– И на это ты потратила пятьдесят злотых, которые я тебе дала на прошлой неделе?

– Я же тебе показывала, что купила! Не понимаю, чего ты завелась? – задрав нос, ответила она. – Мне уже пора.

– Когда ты мне те брюки показывала, они не такие подранные были, и майка не такая тесная. Выпрут тебя из школы, увидишь! Не пойду больше к директрисе за тебя просить!

– Моя дорогая тетя, – ответила соплячка с ехидной улыбкой. – Это не майка, это топик. Между прочим, ты за меня уже давно не просишь. Никто меня не выпрет из-за этих шмоток. Успокойся и не нервничай так, а то еще инфаркт случится. Пока! – крикнула она с порога и исчезла.

Должна была признать, что уже пару лет она в неприятности не попадала. Занималась тем, чем любой подросток в ее возрасте. Школа, уроки и учеба. Компьютеры, подружки, какие-то парни время от времени появлялись. Громкая музыка, тупые фильмы, знаменитости. Делала крикливый макияж и красила ногти черным лаком. Я не понимала, как в школе с претензией на престижность смотрят сквозь пальцы на такие вещи. Временами по-старушечьи ворчала и цеплялась к ней из-за одежды.

– Ну и отдала бы меня в школу к сестрам назаретанкам на Черняховской, – каждый раз отвечала мне Оля.

– Может, еще и отдам! – грозилась я.

– Поздно. И потом, ты им не подходишь!

– Я? Я не подхожу? – возмущалась я.

– Не воспитываешь меня в соответствии с принципами христианского поведения и не являешься практикующей католичкой.

– Значит, нам обеим повезло, – отвечала ей.

Мы с Олей были равными партнерами во всем: в ссорах, в беседах о фильмах или книжках, в хлопотах по хозяйству. Пополам делили все обязанности: Олька наводила порядок и стирала, я готовила и гладила. Не путались под ногами друг у друга. Олька была подростком, а я больной старой бабой. Занималась тем, чем все люди в моем возрасте: болела, мечтала о покое и жаловалась на жизнь. Просыпалась рано и, прежде чем открыть глаза, проверяла, как работает мое тело. Начинала от пальцев ног, пыталась ими шевелить. Потом сгибала и разгибала ноги в коленях, и если что-то болело, значит, все было в порядке. Потом испытывала бедренные суставы. Громко пукала, чтобы удостовериться, что сфинктер в порядке. Заканчивала обследование, открывая глаза, и с помощью картины на противоположной стене проверяла, не ослабло ли зрение за ночь. Если могла разглядеть лодку в бурном океане, значит, день обещал быть хорошим. Вставала медленно и осторожно. Не так давно резко соскочила с кровати и в результате грохнулась, больно ударившись о тумбочку, а потом долго ходила с шишкой на голове. В моем возрасте синяки и ссадины быстро не проходят. Слух меня тоже начал подводить. Хотя вот от этого была хоть какая-то польза.

– Привет, Аня! Это Игорь. Можешь сегодня вечером посидеть с Юлькой? Мы в гости собрались, а наша няня заболела.