Тени прошлого - Джулиан Феллоуз

– Вообще, я не люблю портреты. Они мне кажутся сентиментальными. Но этот я купил, потому что он напоминал мне о Джоанне.

Киран был прав. Девушка на портрете очень ее напоминала. Джоанна, только в широкополой, украшенной цветами шляпе, одетая в свободные одежды по моде 1790-х годов, кажущаяся легкомысленной и беспечной, пока не вспомнишь, что той, кто послужила художнице моделью, оставалось три года до ужасной гибели. Несчастная принцесса ехала на казнь с последними заключенными эпохи террора. По дороге на гильотину полицейские услышали шум – начинался Термидорианский переворот, но, к несчастью для пассажиров, решили не прерывать свой мрачный путь, заключив, что, если режим свергнут, конвоиров никто не упрекнет, а если Робеспьер удержится у власти, они все будут казнены за то, что пощадили жертв. Наверное, они рассуждали правильно.

Картина висела над вычурным камином, приведшим меня в восторг. Киран поведал мне, что камин достался ему в числе других трофеев, когда в злосчастных пятидесятых снесли один старинный дом. Он рухнул, и на улицу рекой полились двери, камины, балюстрады и прочее богатство. Семья по-прежнему живет рядом, уютно обустроившись в очаровательном жилище, переделанном из оранжереи.

– Разве в таком новом здании можно разжигать огонь? Он настоящий?

– Конечно! Я специально хотел пентхаус, чтобы можно было встроить трубу. Ненавижу гостиные без камина, а ты? Разрешение я получил легко.

Он говорил так, будто речь шла об установке дополнительной ванной комнаты.

Не в первый раз я задумался о том, каково это быть баснословно богатым. Конечно, все мы баснословно богаты, если сравнить с обитателями некоторых весьма обширных территорий земного шара, и я вовсе не хочу жаловаться на судьбу. Но каково это, когда единственная причина чего-то не сделать, что-то не купить, не съесть и не выпить – что вам этого не хочется? «Это было бы так скучно!» – так и слышим мы сейчас чьи-то возражения. Но скучно ли? Ведь не скучно же каждое утро иметь горячую воду или каждый вечер – вкусный ужин, спать на хороших простынях, или жить в красивых комнатах, или собрать у себя несколько замечательных картин, так почему должно быть скучно мановением руки утроить себе количество этих благ? Не сомневаюсь, мне бы понравилось.

– А загородный дом у тебя есть? – спросил я.

– Нет. Сейчас нет, – терпеливо ответил Киран, словно я мог бы и знать. – С этим покончено, – усмехнулся он. – В какой-то момент у меня было поместье в Глостершире, еще одно в Шотландии, квартира в Нью-Йорке, вилла в Италии, под Флоренцией, и лондонский дом на Чейн-роу. Я регулярно наезжал в каждый, раздражался по поводу всего, что сделано не так с моего последнего появления, и уезжал. Кажется, нигде не задерживался дольше чем на три дня подряд, так что стадия недовольства никогда не заканчивалась. Хотя по домику в Котсуолдсе до сих пор скучаю. – На мгновение над ним сгустилось розовое облако ностальгии. – Библиотека там была одной из прекраснейших комнат, которые я когда-либо видел, не то что жил в них. Но нет. – Он покачал головой, чтобы отогнать своенравные волнующие образы. – Этим я больше не занимаюсь. Нет смысла.

Последовала неловкая пауза, но я не прерывал ее. Киран заказал кофе еще из авто, и теперь незаметный слуга принес поднос. Я снова оказался в декорациях комедий Лонсдейла[61]. Осознавал ли я, когда поступил на службу к Дэмиану, каким увижу современный мир? Стало ли для меня потрясением, что весь этот жизненный уклад, который, как уверенно заявляли нам в шестидесятые, категорически отмирает, вместо этого жив, и прекрасно себя чувствует, и даже больше не кажется необычным? Я считаю, что имею возможность вполне свободно передвигаться, и бóльшую часть жизни провел в достаточно завидных домах. Но теперь я начинал понимать, что сейчас уже не так, как раньше, когда находился один случайный человек, продолжающий жить в эдвардианском стиле, какой-нибудь уникальный миллионер, который изобрел электричество, и мы все должны быть ему признательны. Сегодня существует целый новый класс богатых людей, ведущих шикарную жизнь, и он столь же многочислен, как в Георгианскую эпоху. Единственное различие состоит в том, что сейчас эта жизнь проходит за закрытыми дверями, что лишь способствует извращенному о ней представлению, которое так любят средства массовой информации. В результате подавляющее большинство не подозревает о существовании новой, влиятельной группы людей, живущих подобным образом, но, в отличие от своих предшественников из прошлого века, принимающих на себя немалую ответственность за тех, кому повезло меньше. Эта новая порода людей не чувствует необходимости публично вести за собой общество – только из тени позади трона.

Я налил себе чашку кофе и сел в покрытое гобеленом кресло бержер, изготовленное, по моим прикидкам, в середине XVIII века. Пожалуй, можно было начинать.

– Ну, как поживает Джоанна? – спросил я, потому что на этом месте мы остановились.

Киран несколько секунд пристально на меня смотрел. Он и сам, видимо, понял, что именно за этим я здесь.

– Джоанна умерла, – ответил он.

– Что?!

– И умерла достаточно печально. Ее нашли в общественном туалете недалеко от Суиндона, а рядом валялся пустой шприц. Передозировка героина. Когда прибыла полиция, они заключили, что Джоанна пролежала в кабинке около пяти дней. Их встревожил запах. В подобном месте, как ты понимаешь, он должен быть достаточно сильным, чтобы его заметили.

И тут я понял, что Киран де Йонг – прóклятый человек. Этот отвратительный и трагический образ теперь с ним навсегда, образ женщины, которую он, скорее всего, любил гораздо больше, чем ему казалось вначале. Эта картина стояла за всеми его мыслями, в дюйме-двух, всегда, пока он не спал, а потом наверняка наведывалась и в сны. Я понимал, что он согласился со мной встретиться, потому что на самом деле говорить и думать ему хотелось только о Джоанне, а я был с ней знаком. Но когда мы встретились, Киран понял, что не может начать разговор без этого рассказа, и, вне зависимости от первоначальных планов, не мог говорить в шумном переполненном ресторане. Разделавшись с этой нелегкой задачей, он расслабился.

Порой приходится слышать рассказ или становиться свидетелем чего-то столь шокирующего, что мозг несколько мгновений не может переварить информацию. Помню, однажды в Южной Америке я попал в землетрясение, и, пока наблюдал, как подпрыгивают и скачут вокруг статуэтки и книги, мне потребовалась секунда или две, прежде чем мозг подсказал, что происходит. Сейчас случилось примерно то же. Джоанна Лэнгли, обворожительная, роскошная Джоанна была мертва, ушла из жизни так, как всеми забытые и потерянные, а не как любимцы богов.

– Боже… – На одно краткое мгновение мне показалось, что я расплачусь. Когда я покосился на Кирана, он, кажется, тоже был на грани, но потом взял себя в руки. Наконец он медленно кивнул, словно мое восклицание было целой фразой. Некоторые смерти обладают блаженным свойством приносить утешение выжившим. Это была не такая смерть. – Когда это произошло?