Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов

называл самые эйдосы и начала, состоят же числа из элементов. Что касается вещей, то одни из них постигаются, мол, умом, другие – знанием, третьи – мнением, четвертые – ощущением, а эти числа и суть эйдосы вещей» (404b 15–25).

Невнятное и подозрительное рассуждение завершается выпадом против Ксенофонта:

«А так как душа представлялась способной и приводить в движение и познавать, то некоторые признали душу сочетанием обеих способностей, объявив ее само себя движущим числом» (404b 30).

Понятие «познания» появляется здесь из рассказа о том, что Демокрит «просто утверждал, что душа и ум – одно и то же» (404а 25).

Против этого Аристотель приводит, как кажется на первый взгляд, убийственный довод:

«Между тем очевидно, что во всяком случае то, что называют умом в смысле разумения, не присуще одинаково всем живым существам, даже всем людям» (404b 5).

Однако он убийственен только на первый взгляд, потому что это всего лишь обращение к общественному мнению: скажите, правда я умнее? Определение ума и разумения не даны, следовательно доказательство возможно только подсчетом голосов. Это уже не чистая наука. Если же попытаться дать определение понятию ума или разума, то очень вероятно, что оно вынуждено будет опереться, как делает современная психофизиология, на понятие раздражимости, которая свойственна простейшим из живых существ. Все остальное – лишь количественные различия, как и умность – глупость между людьми.

Очень важным для понимания хода рассуждений Аристотеля является вывод, который он делает после перечисления теорий предшественников:

«Таким образом, те, кто обращал свое внимание на способность одушевленного существа к движению, признавали, что душа есть нечто в высшей степени подвижное. Те же, кто обращал свое внимание на познание и на чувственное воспринимание [одушевленным существом] сущего, причисляли душу к началам, при этом одни из них считали, что этих начал много, другие считали, что начало одно – душа» (404b 5–10).

Платон же оказывается тем, кто признает за душой и движение и начала – эйдосы, которые, как утверждает Аристотель, считал бестелесными (404b 30).

«Итак, все философы, можно сказать, определяли душу тремя [признаками]: движением, ощущением, бестелесностью. Каждый из этих [признаков] возводится к началам. Поэтому даже те, кто определяет ее через познавание, изображают душу как элемент или как состоящую из элементов, при этом они все высказываются почти одинаково, за исключением одного (Анаксагора – А. Ш.), в самом деле они утверждают, что подобное познается подобным. Поскольку же душа познает все, она, по их мнению, состоит из всех начал» (405b 10–15).

«Таковы дошедшие до нас взгляды на душу и основания этих взглядов». Этими словами вторая глава трактата завершается.

Посвящена разбору утверждения, что душе присуще движение. Вывод не совсем ясен. Бесспорно для Аристотеля, что душа движет тело, и движет, скорее, не двигаясь, не своим движением, «а некоторым решением и мыслью» (406b 25).

Очень много места уделено разбору Платоновского «Тимея», но разбору не очень внятному, поэтому я его опускаю.

Зато очень интересным и необходимым кажется мне вопрос, который, может быть, и не имеет ответа:

«Однако нелепым оказывается и в этом учении («Тимей» – А.Ш.), и в большинстве высказываний о душе вот что: эти философы связывают душу с телом и помещают ее в него, не объясняя при этом, в чем причина этой связи…» (407b, 15).

В отношении же движения в следующей 4-й главе Аристотель заявит вполне определенно:

«Из изложенного очевидно, что душа не может двигаться» (408b 30).

Рассмотрев вначале мнение о том, что основным признаком или свойством души является ее подвижность, Аристотель переходит к предположению о ее телесности. В 5-й главе он отвергает такую возможность следующим доводом: «Ведь если душа находится во всем ощущающем теле, то при предположении, что душа есть некое тело, необходимо, чтобы в одном и том же месте находились два тела» (409b).

Этот довод вполне удовлетворяет Аристотеля, но вряд ли может быть признан удовлетворительным при взгляде со стороны. Логика его чисто формальная. Он как бы слегка дуркует и делает вид, что не замечает собственной игры. Не давая определений понятий, которые использует, он придает понятию «тело» как бы единое значение некоего физико-математического тела, которое обладает договорно-определенными свойствами, какими обладают числа. Поэтому он тут же и перескакивает на доказательство этого своего утверждения через теорию чисел:

«Для тех, кто говорит, что душа есть число, в одной точке окажется много точек…» (Там же).

Однако тело – не число. А теория о том, что душа – число выглядит как издевательство Аристотеля над какими-то дураками, которые к тому же не могут ни оправдаться, ни объясниться. За них свидетельствует их же обвинитель и, соответственно, крутит как хочет. Поэтому понятие числа я пока рассматривать не буду, скажу только, что сам Аристотель понятия тела природного и тела условно-математического, когда ему надо, различает прекрасно. И вообще, весь отрывок очень похож на то, как крутили головы собеседникам софисты:

– Это твой пес? – Мой. – А у него есть сын? – Есть. – Значит, он отец? – Да. – Значит ты сын пса! – Почему?! – Но ведь он отец и он твой!

Соответственно и у Аристотеля.

– У тебя есть тело? – Есть. – Но раз ты называешь его телом, значит, оно тело физическое? – Конечно, физическое. – Но когда мы решаем задачу про шары, эти шары – тела? – Тела. – Эти тела не могут одновременно находиться в одном месте? – Нет, не могут. – Следовательно, ты не можешь есть и дышать! – Почему? – Потому что пища и воздух – это тоже физические тела!

Наполняя сосуд, полный дроби, водой, мы видим, что если математические условности и работают, то не так просто, и чем дальше в жизнь, тем все сложнее. Это предполагает, что определения исследуемых вещей и явлений должны все усложняться, чтобы им соответствовать. Что такое наше тело с точки зрения способности принимать в себя иные тела? Что такое душа, если она «телесна» или материальна? Вопрос Аристотеля вполне правомерен, но решение неверно, поскольку излишне поспешно. Может быть, душа и телесна, а может быть, и бестелесна, возможно, ее вообще нет, а есть некие процессы живой материи. Выбрать из этих предположений одно можно только достаточно полно описав явление.

Аристотель же заявляет, совершенно успокоившись после сказанного:

«Остается рассмотреть, на каком основании говорится, что душа состоит из элементов» (409b 20).

Под элементами тут понимаются некие первоосновы, из которых по мнению натурфилософов, состоит мир. Это Огонь, Вода, Воздух, Земля. Аристотель говорит про них:

«Но с этим мнением неизбежно связано много несообразного. Те, кто придерживаются его, считают, что подобное познается подобным, словно предполагая,