И только море запомнит - Полина Сергеевна Павлова

каблуки которых подобны крошечным рюмкам в каюте Бентлея. Туфельки украшены всевозможными бантиками, латунными пряжками, некоторые даже расшиты гладью и повторяют рисунок перьев павлина – птицы, которую Моргане напоминает лорд Кеннет.

Видела, конечно, она туфли и лучше.

В тринадцать лет отец подарил ей пару из изумрудного бархата, расшитую серебряными нитями и морским жемчугом. Длинные ленты обвивали щиколотки, и служанки завязывали их в замысловатый бант сзади, чтобы туфельки не спадали. Туфли были на вырост, но Моргана любовалась ими. И в первый день даже попросила поставить на комоде на небольшую подушечку, потому что хотела смотреть на них перед сном. Засыпая, О’Райли представляла, как будет кружиться в этих туфлях, идеально подходящих под ее платье из зеленой тафты. Она даже хотела упросить расшить подол платья так же, как и туфли.

А потом наступил голод. И родители заложили прекрасную пару вместе с кофейным столом из красного дерева и большим зеркалом из комнаты матушки.

Она стискивает зубы до боли в челюсти.

Кеннет решил не оставлять дорогие вещи без присмотра, посему у закрытых дверей гостиной были назначены на дежурство лейтенант со следами от оспин и какой-то его подчиненный, то и дело раскатисто, громко чихающий. Бентлей все еще держит ее за дикарку, опасается, что она порежет дорогие платья, но даже тяжелый нрав Морганы никогда не заставит ее так поступить. Выгоднее выкрасть и продать.

Мэри и Энн, две черные служанки в белых чепцах и фартуках, поднимают Моргану под руки, пока Милен командует ими. Они снимают с капитана камзол, рубаху, заставляют сбросить сапоги и подняться на двухступенчатую стремянку, чтобы им было удобнее крутиться рядом. Они одевают ее в льняную сорочку и подают корсет. Ребра Морганы скрипят от одного его вида. Ловкие руки прислужниц облачают и в него. Она не готова вынести такое издевательство, но будто кто-то собирается слушать протесты.

– Мисс, – вежливо обращается к Моргане служанка, жестом предлагает ухватиться за диван.

Капитан, сдерживая раздражение, опирается на спинку. И как только руки служанок тянут за шнуровку, крепкое словцо срывается с губ. Корсет обхватывает ребра и талию, будто тиски.

– Пусть будет проклят лорд Кеннет и его Компания, – рычит ирландка.

Амелия тихо хихикает в кулачок, убирает за ухо вьющуюся прядь темных волос. Ее щеки розовеют от смущения. Мать-хозяйка качает головой, но не смеет и слова вставить поперек. Для них чужда ругань со стороны женщины, но разве можно воевать со вскипающей от раздражения Морганой? Даже им понятно, что буйной ирландке лучше не попадаться под горячую руку.

– Милорд очень добр, благороден, и он старый друг моего супруга. Он так мил и заботлив. И идея с приемом великолепна. Давно у нас не было в доме гостей. – Милен опускается в мягкое кресло, складывает руки на коленях, следит за каждым действием служанок. Они должны быть обходительными с О’Райли. Ее недовольство может выйти боком прежде всего супругу Милен, ведь холодный Кеннет заставит покатиться головы.

– Он омерзителен. И я не понимаю, как можно было согласиться потакать его желаниям.

Хозяйка дома понуро опускает голову, и пиратке приходится прикусить язык. Все они в этой игре всего лишь пешки на доске Кеннета. Он крутит ими так, как ему хочется, абсолютно наплевав на обычные человеческие чувства. Амелия под стать матери отворачивается в сторону, будто и не сверлила только что О’Райли глазами. Моргана делает глубокий выдох, чтобы Мэри и Энн дернули корсет сильнее и заставили все внутренности внутри съежиться под давлением.

Практически сразу Моргана отвергает платье из розовой парчи. Отбрасывает его небрежно в сторону, даже не позволив приложить к себе. Оно расшито совершенно непрезентабельным кружевом. И подойдет только молодой красавице, для которой прием – первый выход в люди. Неугодно капитану и муслиновое с тонкими полосами – похоже на то, что носят местные женщины, занимающиеся тяжелым трудом. Она откидывает голубое, пудрово-розовое, в немилость отправляются даже синее и черное, пока на нижние юбки не ложится зеленый бархат. Совершенно ужасное платье с точки зрения простоты, но одна эта ткань – роскошь, да и только.

У матери в спальне висели такие шторы. Они крупными складками свисали, подхваченные плетеным золоченым шнуром. Их закрывали на ночь, потому что миссис О’Райли любила темноту. Моргана переняла ее любовь. Шторы перевесили к ней, как только спальня матери отошла новой миссис О’Райли. Моргая, капитан слушает восторженные комплименты Амелии.

– Мисс… смею вас просить… останьтесь в этом, – она робеет, прикрывает кончиками пальцев ровный рот с пухлыми губами.

– Амелия, позволь мисс О’Райли примерить последнее. И она уже сама решит, нравится ей или нет. Но это платье и правда превосходно сидит на вашей фигуре. Ах, мне бы ваши годы. Когда-то меня называли первой красавицей. Я тоже одевалась в прекрасные платья. Не такие роскошные, как предоставил милорд, но они тоже стоили круглые суммы.

В комнату подают чай, не изменяя английской традиции, и зажигают свечи, когда за окном начинает смеркаться. Моргана придирчиво осматривает свое отражение в зеркале с резной рамой. Со всех сторон она может полюбоваться платьем из плотного бархата. К ее шее прикладывают то одно колье, то другое.

Кроваво-красное с крупными рубинами. Всполохами внутри камней будто вспыхивают огни, но это всего лишь отражения язычков пламени. Колье на горле напоминает порез от уха до уха. Будто кто-то полоснул по шее ножом, и вот кровь засохла крупными бусинами. Энн убирает от лица Морганы волосы, собирает их на затылке. С красными камнями шрам выглядит еще ярче, чем он есть на самом деле, и весь акцент уходит не на превосходные одежды, а на то, что О’Райли научилась ненавидеть за столько лет.

Принятие произошедшего – не самая сильная черта Морганы. Мириться с неизбежным она тоже не умеет. Время не стирает отметины и не лечит раны.

– Кто же вас так, мисс… – служанка будто впервые видит, что капитан слепа на один глаз, зрачок перекрыло бельмо, а лицо вовсе не бледное и прекрасное. Ее плохо обучили обращению с господами. Может, она и хорошо выполняет свою работу: одевает Амелию по утрам, накрывает на стол и моет полы в темноте, пока хозяйка не видит, но вот не вмешиваться в вопросы, которые ее не касаются, еще стоит поучиться.

– Энн! – Милен прикрикивает на женщину. И та виновато опускает взгляд в пол. – Не докучай мисс О’Райли. Простите, миледи, – хозяйка дома начинает хлопотать. – Она глупая и не умеет держать язык за зубами.

За отчитыванием последует порка. Незадачливую служанку высекут. Моргана знала человека, отрезавшего особо болтливой обслуге языки. Как хорошо, что он уже больше никому необоснованно не причинит боли. Но, как любую аристократку, ее тошнит от непрошеных вопросов.

Еще несколько мгновений