Давайте напишем что-нибудь - Евгений Клюев

– У-ух… – поежилась Марта. – Страшнее кары не придумаешь! Вы уверены, что читатель не содрогнется?

– Да и хрен с ним! – махнул рукой Бенвенутто, закуривая.

– Какая развязность… – только и прошептала Марта к концу главы.

И автор горячо (сыро не бывает!) согласился с нею.

Читатель, вне всякого сомнения, уже прекрасно понял, что такой проблемы, как Сицилия, на страницах настоящего художественного произведения больше не существует. Сицилия исчезла, как юные забавы, а также как сон и как утренний туман. Да и надоела она, Сицилия эта, с ее групповыми героями – мафиози, которые говорят хором, словно при социализме в масштабе одной страны.

Сюжетный узел, стало быть, разрублен, но пусть читатель не обольщается насчет того, что это был единственный и последний сюжетный узел… Увы, существуют сюжетные узлы и сюжетные узлы, как говорят софисты. Иные возможно только распутывать – медленно, терпеливо… то за одну ниточку потянув, то за другую, то за третью, то за четвертую, то за пятую, то за шестую, то за седьмую, то за восьмую, то за девятую, то за десятую, то за одиннадцатую, то за двенадцатую, то за тринадцатую, то за четырнадцатую, то за пятнадцатую, то за шестнадцатую, то за семнадцатую, то за восемнадцатую, то за девятнадцатую… хорошо бы вот так продолжать и продолжать, чтобы никогда не останавливаться! Чудное, кстати, получилось бы художественное произведение, если бы некий автор – конечно, не такой пижон, как автор настоящего художественного произведения! – начав с одного, честно досчитал бы до конца и признался: «Вот, собственно, и все». Но, увы, небогата наша литература такими вот прямыми и бескомпромиссными решениями… все тщится, тщится чего-то! Все улавливает читателя в заранее расставленные сети – прямо как зверя какого хитрого… Противно просто думать об этом!

Впрочем, нам-то с вами, друзья мои читатели, об этом зачем же думать? Наши отношения с самого начала тихи и прозрачны, как украинская ночь, не правда ли? Ни я не интригую, ни вы – роман осуществляется в рамках согласия и взаимопонимания, обстановка тепла и дружественна… Ну, а уж если что – не обессудьте. И на старуху, говорят, бывает проруха. Правда, трудно представить себе что такое «проруха», – придумают ведь тоже, ей-богу… как нарочно! И слово-то поганое само по себе – «проруха»! Особенно потому поганое, что рифмуется со «старухой» и тем самым бросает на нее, старуху, тень. Хотя, вообще-то говоря, должно было бы обелять эту самую старуху – в том смысле, что старуха, дескать, лучше всех, ан и на нее проруха бывает, как на всех остальных. А вот попробуйте-ка с остальными – ничего и не получится! Потому что до крайности противоестественно звучит как «на новорожденного младенца бывает проруха», так и, скажем, «на мужчину тридцати двух лет бывает проруха»… ни в склад, что называется, ни в лад – сами посудите.

Вот и выходит, что проруха бывает не «и на старуху» (как, допустим, на всех остальных тоже), но только и исключительно на одну старуху, что именно и унижает старушечье достоинство и старушечью честь. А с этим следует решительно бороться!..

Впрочем, ладно бороться-то… Далась нам эта старуха – даже не какая-то конкретная старуха, а отвлеченное понятие, старуха вообще! Категория «старуха», я бы сказал. Но – говорить воздержусь, ибо именно сейчас мысли мои заняты совсем другим. А заняты они, если опять же честно (как мне только и свойственно) признаться, положением дел в Северном Ледовитом океане.

(Кстати, тоже хорошее слово – «ледовитый». Его даже легко спутать с «ядовитый» или с «плодовитый» – и тогда получится «Северный ядовитый океан» и «Северный плодовитый океан», во как!.. Но даже если и не путать, то «Северный Ледовитый океан» – это тоже здорово. Очень как-то точно градуирован признак присутствия льда: не то, чтобы, скажем, «ледовый» – было бы даже торжественно: «Северный Ледовый океан»! – а так сказать, ледовитый… Неполнота «ледовости», значит. Опять же, если бы он был «ледовый», то, видимо, об океане как таковом не могло бы и речи идти, океан ведь это где вода! На наличие воды, стало быть, и указывает «ледовитость» – хитроватость такая, подловатость даже…)

Ну и как же там обстоят дела, в Северном этом хитроватом, мягко говоря, океане? А дела там обстоят не очень хорошо – во всяком случае, хуже, чем здесь… Настолько хуже, что просто увы – увее даже не придумаешь! А потому нам (вам, читателям, и мне, писателю, если непонятно, что я имею в виду, говоря «нам») придется поспешить вовсе даже не вслед за Мартой и Рединготом, а в сторону вышеобозначенного океана, где происходит уже сильно затянувшийся, а потому особенно ужасный процесс зарубания Случайного Охотника эскимосом-самородком, а также выродком.

– Немедленно прекратить зарубание! – слышим мы ледяной (а, заметим для порядка, не ледовитый) голос Деткин-Вклеткина – сразу после того, как волею автора оказываемся перенесенными во льды. Далее следуют Деткин-же-Вклеткина пояснения: – Мы не можем так разбазаривать кадры – особенно сейчас, когда в Редингота стреляли…

Деткин-Вклеткин смахнул слезу на Карла Ивановича, внутреннего эмигранта: слеза насквозь прожгла тому мочку уха – и тот ловкими руками моментально вставил в получившееся отверстие заранее приготовленную на случай чего серебряную серьгу. Красивее, правда, Карл Иванович от этого не стал. Но красивее он стать не хотел – он моложе хотел стать, с серьгой-то! Моложе, впрочем, он тоже не стал, наоборот – стал еще старше, чем был.

– Отныне, – взяв себя в крепкие руки строителя, нашел в себе недюжинные силы продолжать Деткин-Вклеткин, – все мы немножко рединготы и каждый из нас – по-своему Редингот.

Опустив ледоруб (к счастью, не на сжавшегося в маленький снежный комок – снежок! – Случайного Охотника), Хухры-Мухры в задумчивости ответил:

– Хорошая формулировка. Но, по-моему, где-то это уже было.

– Все уже где-то было, – жестким, как чужая подушка, голосом сказал Случайный Охотник, которому казалось все равно, на чьей стороне находиться, – лишь бы не на стороне Хухры-Мухры. – И вообще… Вам – как, извините за неприличное выражение, ваятелю – не пристало позволять себе оценки типа «по-моему, где-то это уже было». Вы пошляк, а не ваятель.

Хухры-Мухры с эмоциональностью, действительно свойственной больше пошлякам, чем ваятелям, снова взметнул над собой ледоруб с намерением зарубать Случайного Охотника дальше.

– Опять прекратить зарубание! – отдал новый приказ Деткин-Вклеткин. – Взгляните на лед. Большая часть работы далеко позади. Но вопрос о том, что впереди, остается открытым!

– Впереди меньшая часть работы! – со свойственной ему сообразительностью закрыл не для него открытый вопрос Карл Иванович, внутренний эмигрант.

– Спасибо, Карл Иванович, – сдержанно поблагодарил Деткин-Вклеткин и снова обратился к Хухры-Мухры: – Вне зависимости от того, что Вы как создатель скульптурной группы под названием «Случайный Охотник и голая Баба с большой буквы» чувствуете в адрес наваянного Вами, мы вынуждены терпеть около себя присутствие этих монстров – во всяком случае, до тех пор, пока руки их способны перебирать спички!