Порою блажь великая - Кен Кизи

И вот под ухмылкой спорщицы-луны, под призывный щебет кокотки-перепелки, под пикировочный свист нетопырей, под гудение старого Генри, доносившееся из-за реки, что журчала жеманно, завлекая звезды на свою гладь, под приятной тяжестью стряпни Вив в желудке и с душой, напротив, легкой от давешней Хэнковой похвалы, — прямо там и тогда я вознамерился зарыть топор войны. А в печальных обстоятельствах моего жизненного старта я буду винить лишь себя самого. Живи сам и дай жить другим. Простите мне, как я прощаю должникам своим. Не рой другому яму… пригодится воды напиться!

«Ну и хорошо».

Опьяненная победой, луна склонилась слишком низко и упала в сливки. Она плескалась там, будто золотистая долька миндального пирожного, искушала меня прильнуть к ней губами — и я прильнул. Я разверз свое существо навстречу этому сказочному молоку и этой волшебной булочке. Я вырасту, подобно Алисе, и отныне жизнь моя изменится. Довольно уж выгавкивать всякие дурацкие «Сизамы» не на те ворота — и как только мог этак опростоволоситься такой башковитый младенец, как я? Найти заветное колдовское слово непросто, еще труднее вымолвить — а последствия непредсказуемы. Правильное сбалансированное питание — вот секрет роста. Наверняка. Давным-давно мне следовало усвоить эту мудрость. Доброжелательность, оптимизм, хорошее пищеварение, правильное питание, возлюби соседа, как брата, а брата — как самого себя. «Да будет так! — решил я. — Возлюблю его, как самого себя!» — и, возможно, именно в этом я допустил ошибку, там и тогда; ибо если порываешься наградить кого-то всей любовью, что берег для себя самого, — не мешает сначала подвергнуть чертовски тщательному анализу свой прообраз…

Ли сидит в холодной комнате, курит и пишет. Закончив абзац, он долго сидит без движения, потом берется за следующий:

Я в изрядном затруднении, с чего бы начать, Питерс; так много произошло с тех пор, как я здесь, — и так мало… все началось так давно, но ощущение такое, будто начало всему — сегодняшний вечер, когда я нес роковой кувшин со сливками для печеных яблок. Остерегайся печеных яблок, дорогой друг… впрочем, наверное, мне следует чуть больше ввести тебя в курс дела, прежде чем читать мораль…

Когда я вернулся, вся кухня изнывала от нетерпения и яблочно-коричного духа, а Хэнк уже зашнуровывал ботинки, собираясь на мои поиски.

— Черт тебя побери, парень! Мы уж решили, что тебя комары живьем сожрали, или еще что.

От терпкого послевкусия молока и луны у меня так сперло дыхание, что я ничего не смог ответить, но лишь протянул кувшин.

— Ой, смотрите! — пискнула Писклявочка, пятилетняя дочурка Джо. — Усики! Усики! Дядя Ли залазил ртом в сливки! Фу, дядя Ли! Фу на тебя! — И погрозила мне розовым пальчиком, вогнав в краску, своей консистенцией явно не сопоставимую с масштабами преступления.

— Мы уж как раз собирались пустить собак по следу, — порадовал Джо.

Я вытер рот кухонным полотенцем, прикрывая свое смущение.

— Я только что слышал, как старик шлет трубный зов с того берега, — выдвинул я в качестве объяснения. — Он там ждет.

— И уж наверняка опять зенки залил по самое не балуйся! — сказал Хэнк.

Джо Бен выкатил глаза и наморщил нос, изображая истинно гномью ухмылку:

— По нынешним временам Генри — большая шишка в городишке, — сказал он, будто лично отвечал за старика. — Да уж. Говорят, девкам вовсе не дает проходу, им деваться некуда от него с этой его клюкой. Но я тебя разве не предупреждал, Хэнк? Что будут суровые испытания, великие тяготы и суд строгий? Есть бальзам в Галааде[50]. О да!

— Старые дураки всех дурее.

Вив окунула в сливки палец и лизнула.

— Попрошу не хулить моего седовласого героя! Думается, он уж заслужил свой бальзам. Заработал. Господи, сколько, бишь, лет он создавал этот бизнес?

— Пятьдесят или шестьдесят, — ответил Хэнк. — Кому знать? Старый енот ни перед кем не колется, сколько ему лет. Ладно, он там небось уже вовсю щебенку копытом крушит. — Он утерся рукавом свитера, отодвинул стул, собираясь встать.

— Погоди, Хэнк… — услышал я свой голос. — Погоди. Позволь, я этим займусь. — И бог ведает, кто из нас удивился больше. Хэнк замер, наполовину уже поднявшись, и уставился на меня. Я же отвернулся, чтобы снова вытереть молочные усы кухонным полотенцем. — Я… Я хочу сказать, у меня ведь так и не было случая порулить лодкой с того дня, как приехал, и я подумал…

В сиянии расплывающейся на физиономии Хэнка ухмылки я совсем замялся и замямлил в мякоть полотенца. Он же опустился обратно на стул, придвинул его на место и посмотрел через стол на Джо.

— Черт возьми, Джоби, как тебе это? Сначала — сливки, теперь — лодка…

— О да! И еще не забудь: Ли сегодня отыскал щели для чокера под всеми бревнами! Про это не забывай!

— А мы еще боялись писать этому обормоту — дескать, никогда ему не свыкнуться с нашими простецкими-мужицкими повадками!

— Что ж, — сказал я, стараясь занавесить удовольствие кисеей каприза, — если б я знал, что мое предложение поднимет такую дурацкую суету…

— Нет! Нет! — воскликнул Джо, вскочив на ноги. — Слушай! Я даже прогуляюсь с тобой и покажу, как завести мотор…

— Джоби! — Хэнк осадил его, а затем покашлял на свой хитрый манер, пряча улыбку в кулак. — Я думаю, Ли и сам управится…

— Да, но… Хэнк, ночь на дворе! А по реке плавают коряги со слона размером.

— Я думаю, он справится! — повторил Хэнк с чуть усталой беспечностью. Выудив из кармана ключи, он бросил их мне и тотчас занялся своей тарелкой. Я поблагодарил его вслух, а оказавшись на причале — поблагодарил снова, уже про себя. За понимание и веру в то, что его младший братик-грамотей способен овладеть простецкими-мужицкими повадками.

Легко пританцовывая в одних носках, я пробежал по траве и отдался под покровительство полной ассамблеи звезд на небосклоне и в два пружинных прыжка соскочил на мостки, вдохновленный ободрительным кивком луны, — они с самого начала были за меня. Я не правил моторкой с той самой, первой моей куцей попытки — но я наблюдал, как это делается. И брал на заметку. И сейчас я был готов пройти еще один экзамен на повадки: стиснув губы и выпятив челюсть, решительно и твердо, как это делали они.

Мотор завелся с первого же рывка — и трибуны елей по берегам, обласканные теплым ветерком-чинуком, наградили меня неистовым шелестом аплодисментов, выражая свою хвойную похвалу.

Луна улыбнулась лучезарно и победно, как заботливый тренер детской спортивной секции.

Я сноровисто провел лодку по искрящейся блестками воде, на всем пути ни разу не зацепив ни единой из этих мамонтоподобных коряг. Я помнил о своей публике и старался не разочаровать ее, вместе с нею гордясь собой. Какое же это редкое в наши дни и прекрасное простое сочетание слов — «гордиться собой», подумалось мне…