Изабелла Баварская - Александр Дюма

– Говорите, отец мой, король Франции слушает вас.

С этими словами король сел на трон.

Священник преклонил перед королем колено, чего он не сделал, когда приветствовал герцога Бургундского, и, стоя так, начал говорить.

– Король наш, – молвил он, – англичане, ваши и наши враги, осадили город Руан.

Король вздрогнул.

– Англичане в самом сердце королевства, а король об этом не ведает – воскликнул он. – Англичане осадили Руан!.. Руан, который был французским городом при Хлодвиге – предке всех французских королей; правда, он был однажды захвачен, но Филипп-Август вернул его Франции!.. Руан, мой город, чье изображение украшает мою корону!.. О, предатели, предатели! – прошептал король.

Священник, увидев, что король умолк, продолжал:

– Высокородный принц и король наш, жители города Руана вверили мне воззвать к вам о помощи и выразить свое недовольство вами, герцог Бургундский, управляющий королевством вместо короля: они терпят осаду англичан и уповают на вас; а также они поручили мне передать, что ежели вы обойдете их своей поддержкою и они поневоле станут подданными короля Англии, то в их лице вы обретете врага, коего у вас никогда ранее не было, а коли они смогут, то погубят и вас, и все ваше потомство.

– Отец мой, – сказал, поднимаясь, король, – вы выполнили свою миссию и напомнили мне о моей. Возвращайтесь к храбрым жителям города Руана, скажите, чтобы они держались, а я спасу их, или оказав им поддержку, или путем переговоров, даже если мне придется отдать королю Англии мою дочь Екатерину, даже если, начав войну, мне придется собрать всю знать королевства и самому пойти во главе ее навстречу врагу.

– Государь, – отвечал священник, склоняя голову, – благодарю вас за ваше доброе намерение, и дай бог, чтобы никакая другая воля, чуждая вашей, не изменила его. Но будь то ради войны или ради мира, спешите. Тысячи руанцев уже умерли голодной смертью, и вот уже два месяца мы питаемся пищей, не предназначенной богом для людей. Двенадцать тысяч страдальцев, мужчин, женщин и детей, ушли из города, они пьют из рвов гнилую воду и едят корни растений, а когда несчастная мать родит, новорожденного кладут в корзину и волокут ее за веревки к священнику, чтобы окрестить младенца, а потом возвращают его матери, – пусть он хоть умрет христианином.

Король испустил глубокий вздох и повернулся к герцогу Бургундскому.

– Слышите, – сказал он, бросая на него взгляд, полный невыразимого укора, – не удивительно, что я, ваш король, так болен и душой и телом, – ведь эти терпящие беду считают, что все зло от меня, и возносят свои проклятия к престолу господа, так что ангел милосердия готов уже отступиться от меня. Пойдите, мой отец, – обратился он к священнику, – возвращайтесь в ваш горемычный город, я рад был бы ему отдать, если б мог, свой собственный кусок хлеба; скажите ему, что не через месяц, не через неделю, не завтра, а сегодня же, сей же час я пошлю послов в Пон-де-л'Арш, дабы начать переговоры о мире, а сам отправлюсь в Сен-Дени, возьму свое знамя и стану готовиться к войне.

– Господин первый президент, – добавил он, оборачиваясь сперва к Филиппу де Морвилье, а затем к каждому, к кому обращался, – мессир Рено де Форвиль, мессир Гийом де Шан-Дивер, мессир Тьерри-ле-Руа, сегодня вечером вы, облеченные всеми полномочиями королевской власти, отправитесь на переговоры с королем Англии Генрихом Ланкастером; а вы, мой кузен, пойдите и распорядитесь относительно нашей поездки в Сен-Дени; мы отправляемся немедля.

С этими словами король поднялся, остальные последовали его примеру. Старый священник приблизился к нему и поцеловал ему руку.

– Сир, – сказал он, – господь воздаст вам добром за добро, завтра же восемьдесят тысяч жителей нашего города восславят ваше имя.

– Пусть они помолятся за меня и за Францию, отец мой, нам обоим это нужно.

И совет был распущен.

А спустя два часа король собственными руками вынес знамя из старых стен Сен-Дени. Король попросил герцога указать ему благородного и храброго рыцаря, дабы передать тому знамя, и герцог указал ему на одного рыцаря.

– Ваше имя? – спросил его король, протягивая ему священный стяг.

– Сир де Монмор, – отвечал рыцарь.

Король порылся в памяти, пытаясь связать это имя с каким-нибудь благородным родом, и спустя минуту со вздохом отдал знамя рыцарю. Впервые королевское знамя было доверено сеньору столь низкого происхождения.

Король дал наставленья послам, не возвращаясь в Париж. Одному из них, кардиналу Юрсен, был вручен портрет принцессы Екатерины, дабы показать его королю Англии.

Вечером 29 октября 1418 года весь двор собрался на ночлег в Понтуазе; ждали результатов переговоров в Пон-де-л'Арш. Всем рыцарям было предписано явиться в Понтуаз в боевом снаряжении, со своими вассалами и оруженосцами.

Одним из первых явился сир де Жиак; он обожал свою жену, однако откликнулся на тревожный клич, которым король от имени Франции сзывал своих подданных, и бросил все: свою красавицу Катрин, поручив ее ласкам детей, свой замок Крей, где каждая комната хранит воспоминание о наслаждениях, аллеи, где так приятно бродить, когда под ногами шуршат желто-зеленые листья, которые отделило от ветвей первое дуновение осени, – их шепот столь сладостен, столь созвучен смутным мечтаниям молодой, счастливой любви.

Герцог принял его как друга и, дабы создать праздничное настроение у гостя, в тот же день пригласил к обеду множество молодых и знатных вельмож, вечером состоялись прием и игры. Сир де Жиак был героем вечера, как и героем дня, все осведомлялись о здоровье прекрасной Катрин, оставившей приятную о себе память в сердцах молодых людей.

Герцог казался озабоченным, однако его смеющиеся глаза говорили о том, что его занимала какая-то радостная мысль.

Де Жиак, устав от комплиментов и шуток и разгорячившись от игр, удалился в одну из дальних комнат и прогуливался там со своим другом сиром де Гравиль. Так как герцог расположился в своих апартаментах только накануне, то еще не успел расставить по своим местам челядь, и в эту самую комнату, где расхаживали де Гравиль и де Жиак, проник без спросу какой-то крестьянин; он обратился к сиру де Жиаку с вопросом, как передать письмо, адресованное лично герцогу Бургундскому.

– От кого? – спросил де Жиак.

Крестьянин колебался, он вновь повторил свой вопрос.

– Есть только два способа, – сказал де Жиак. – Первый – это пройти со мной через все гостиные, где полным-полно богатых сеньоров и знатных дам и где такой мужлан, как ты, будет выделяться странным пятном. А второй – привести герцога сюда, но он не простит мне, если письмо, которое ты принес, не заслуживает того, чтобы он за ним пришел сам, вот этого-то я и боюсь.

– Так что же делать, монсеньер? – спросил крестьянин.

– Отдать мне это письмо и здесь ждать ответа.

Не успел крестьянин опомниться, как сир де Жиак ловким движением вырвал у него письмо и все так же, под руку с де Гравилем углубился в анфиладу многочисленных комнат.