Изабелла Баварская - Александр Дюма

Эта неудавшаяся вылазка только ухудшила положение осажденных. Герцог Бургундский с крупными силами подошел к Бовэ, но помощи от него французы не получили. Тогда они снова направили к нему депутацию из четырех человек со следующим письмом:

«Король, отец наш, и вы, благородный герцог Бургундский! Граждане Руана уже не один раз писали вам и давали знать о великой нужде и горестях, какие они ради вас терпят. Однако же доселе вы ничем не помогли им, как обещали. И все-таки мы в последний раз посланы к вам, чтобы от имени осажденных жителей Руана известить о том, что, если в самом скором времени помощь им подана не будет, они сдадутся английскому королю, и уже отныне, если вы этого не сделаете, отрекаются от верности, присяги, службы и повиновения, которыми вам обязаны».

Герцог Бургундский ответил депутатам, что у короля нет еще достаточного количества воинов, чтобы заставить англичан снять осаду, но в угоду богу руанцам вскоре окажут помощь. Депутаты попросили назначить срок, и герцог дал им слово, что будет это не позднее, чем на третий день рождества. Затем, преодолев множество опасностей, депутаты возвратились в Руан и передали эти слова многострадальному городу, осажденному врагом, брошенному на произвол судьбы герцогом и забытому своим королем, который на сей раз действительно был охвачен приступом безумия.

Третий день после рождества миновал, но Руан не получил никакой помощи. Тогда два простых дворянина решились на то, на что не отваживался или не хотел отважиться Жан Неустрашимый: то были мессир Жак де Аркур и сеньор де Морей. Они собрали отряд из двух тысяч воинов и попытались внезапно напасть на английский лагерь. Но если им хватило на это мужества, то войско их было чересчур слабым: лорд Корнуолл обратил их в бегство, и во время этого бегства в плен были взяты сеньор де Морей и незаконнорожденный сын де Круа. Самому Жаку де Аркуру удалось спастись лишь благодаря проворству своей лошади, которую он заставил перепрыгнуть ров шириною десять футов.

Осажденным стало ясно, что в их спасение никто уже не верит. Положение их было до того жалким, что даже неприятель смилостивился над ними: в честь праздника рождества английский король приказал послать несчастным людям кое-какую провизию, ибо те буквально умирали с голоду в городских рвах. Видя, что они брошены безумным королем и клятвопреступником герцогом Бургундским, осажденные решили вступить в переговоры о мире. Они подумали, разумеется, о том, чтобы прибегнуть к помощи дофина, но тот и сам вел жестокую войну в графстве Мэн, где ему приходилось одной рукой сражаться против англичан, а другой – против бургундцев.

И вот со стороны осажденных к английскому королю прибыл герольд просить охранную грамоту, которую Генрих согласился им выдать. Спустя два часа шестеро депутатов с обнаженными головами, в черных одеждах, как и подобает просителям, медленно шагали через английский лагерь к королевскому шатру. Это были два духовных лица, два рыцаря и два горожанина. Король принял их, восседая на своем троне, в окружении всей военной знати. Заставив депутатов некоторое время постоять перед своей персоной, дабы они прониклись сознанием, что находятся в полной его власти, он знаком разрешил им говорить.

– Ваше величество, – начал один из них твердым голосом, – морить голодом ни в чем неповинных простых и несчастных людей не прибавляет вам заслуг и не требует от вас большой доблести. Разве не достойнее было бы отпустить с миром тех, кто гибнет между нашими стенами и вашими окопами, а потом приступом взять город и покорить его храбростью и силой? Этим вы снискали бы себе больше славы и своим милосердием к несчастным заслужили бы благословенье божье.

Поначалу король слушал эту речь, поглаживая свою любимую собаку, лежавшую у его ног; но вскоре рука его замерла от удивления: он ожидал, что услышит мольбы и просьбы, а услышал упреки. Брови его нахмурились, горькая усмешка искривила рот. Некоторое время он смотрел на посланцев, как бы давая им тем самым время взять обратно свои слова, но, видя, что они молчат, заговорил язвительно и высокомерно:

– В руках у богини войны три прислужника: меч, огонь и голод. От меня зависел выбор: воспользоваться ли всеми тремя сразу или выбрать только одного. Чтобы наказать ваш город и принудить его к повиновению, я призвал себе на помощь прислужника наименее жестокого. Впрочем, к какому бы из них ни прибегнул полководец, если он добивается успеха, успех его равно почетен, и уж это его дело выбрать то, что ему кажется более выгодным. Что же до несчастных, которые умирают во рвах, то виноваты в этом вы, жестоко изгнавшие их из города, не посчитавшись с тем, что я мог приказать перебить их. Если они получили какую-то помощь, то благодаря не вашему, а моему милосердию. И по тому, насколько дерзка ваша просьба, я заключаю, что вы не терпите особой нужды; людей этих я оставляю на ваше попечение, дабы они помогли вам поскорее съесть ваш провиант. Что же до взятия города, то я возьму его, как мне будет угодно и когда мне будет угодно, и это уже мое, а не ваше дело.

– Однако, ваше величество, – вновь начал один из депутатов, – в случае если бы сограждане наши поручили нам сдать Руан, каковы были бы ваши условия?

Лицо короля просияло в торжествующей улыбке.

– Мои условия, – отвечал он, – это условия, какие предъявляются людям, взятым в плен с оружием в руках, и покоренному городу: город и его жители – в полное мое распоряжение.

– В таком случае, государь, – решительно сказали депутаты, – пусть защитой нам служит милость господня, ибо все мы – мужчины и женщины, старики и дети – скорее погибнем все до последнего, нежели сдадимся на таких условиях.

С этими словами они почтительно поклонились королю и, простившись с ним, вернулись в город передать условия англичан несчастным жителям, с нетерпением ожидавшим их возвращения.

Узнав об условиях английского короля, доблестные руанцы единодушно воскликнули: «Жить или умереть, сражаясь, но не покориться воле англичан!» Было решено, что следующей же ночью они проделают брешь в стене, подожгут город и с оружием в руках, поставив в середину своих жен и детей, пройдут через всю английскую армию, двигаясь туда, куда поведет их бог.

Об этом героическом решении король Генрих узнал еще вечером: ему сообщил о нем Ги-де-Бутилье. Однако Генриху нужен был город, а не пепелище, и он направил к осажденным герольда с нижеследующими условиями, которые были оглашены на городской площади.

Во-первых, жители Руана должны были заплатить сумму в триста пятьдесят пять тысяч экю золотом, монетою французской чеканки.

Условие это было принято.

Во-вторых, король требовал, чтобы ему, в полное его распоряжение, были выданы три человека, а именно: мессир Робер де Линэ, главный викарий архиепископа Руанского, начальник канониров Жан Журден и вожак простолюдинов Ален Бланшар.

Ответом на это был всеобщий крик негодования. Ален Бланшар, Жан Журден и Робер де Линэ выступили вперед.

– Это наше дело, а не ваше, – сказали они, обратившись к своим согражданам. – Мы готовы сдаться английскому королю, и никого это не касается. Позвольте же нам идти.