В день пятый - Эндрю Джеймс Хартли

«Или хочет выяснить, что ты успел узнать, а потом перерезать тебе горло».

— Я уже сообщил своей знакомой обо всем, что здесь обнаружил, — солгал Томас.

— Нет, ничего ты ей не сказал, — спокойно ответил Мацухаси. — Я точно рассчитал свое появление.

— Ей известно достаточно, чтобы задать очень неприятные вопросы, — не сдавался Томас.

— О чем? — Аспирант начинал выходить из себя, думая, что Найт ведет какую-то игру.

— О результатах радиоуглеродных тестов, — сказал Томас.

— Ну и что? — усмехнулся Мацухаси. — Мы постоянно их проводим.

— Определяя возраст костей европейцев? — спросил Томас.

Он поставил на карту все. У него стиснуло горло, во рту пересохло.

— Эти тесты еще не сделаны, — возразил аспирант. — Кости только подготовили к отправке в лабораторию. На это потребуется время.

— Я имел в виду не те анализы, о которых Ватанабе расскажет прессе. Я говорил о других, которые он уже провел втихомолку.

— О чем ты болтаешь?

— Сам посмотри, — сказал Томас. — Результаты тестов были получены за десять дней до так называемой находки.

Мацухаси молча уставился на него. Присматривая за Найтом одним глазом, он медленно взял со стола бумаги, просмотрел их, помрачнел и застыл. Когда аспирант снова поднял взгляд, все его тело задрожало, искрясь нервной энергией.

Он был в отчаянии, в панике, но в голосе его прозвучал вызов.

— Это могут быть результаты каких угодно исследований. Если вы намекаете на подлог…

— Ты и сам все знаешь, правда? — оборвал его Томас. — Речь идет о двух ящиках древних костей, вывезенных, даже выкраденных из Италии вместе с серебряным крестом. Ватанабе привез их в Японию, но не собирался подбрасывать те, которые не были достаточно древними. Проверка на радиоуглерод быстро раскрыла бы обман, а большинство костей в Фонтанелле относится к эпохе Возрождения и более позднему времени. Ватанабе пришлось отобрать самые старые фрагменты, переправить их сюда, а затем провести тесты, определить, какие кости являются достаточно древними, чтобы подбросить их в захоронение культуры Кофун. Вот тогда находка будет сенсационной! Кости европейца на тысячу лет древнее всех тех, что были обнаружены до сих пор? Карьера Ватанабе была бы обеспечена.

Мацухаси ничего не говорил, не смотрел на него. Он не отрывал взгляд от листов с цифрами, и его глаза светились безумием.

— Достаточно старыми могли быть только кости, имеющие возраст около тысячи лет до настоящего времени, — продолжал Томас. — Именно они и были подброшены в гробницу культуры Кофун.

Мацухаси по-прежнему не смотрел на него. Он проверял и перепроверял цифры, изучал диаграммы, ища неточности.

— Теперь о других данных, — снова заговорил Томас, кивая на страницы с математическими формулами и результатами в миллиметрах. — Это ведь система определения расовой принадлежности на основе измерения костей, да?

Аспирант едва заметно кивнул, и Найт чуть не пропустил этот факт.

— Итак, Ватанабе выбрал кости, достаточно старые для культуры Кофун, — заключил Томас. — Затем он измерил лицевые кости, чтобы быть уверенным в том, что они принадлежат европейцам, и только после этого закопал их.

— Этого не может быть, — прошептал Мацухаси, по-прежнему не поднимая взгляд. — Ватанабе — великий человек. Он не мог так поступить.

— Позволь мне позвонить своему другу, — сказал Томас. — Я думаю, моя жена в опасности.

Но аспирант словно не слышал его, продолжая стискивать нож.

Машина набрала скорость.

— Вы живете вон там? — спросила Куми, глядя в окно на заросли бамбука, высокого и толстого, как телеграфные столбы.

— Да, — коротко ответил Ватанабе.

Куми ему не поверила. Все шло так хорошо до телефонного разговора, но затем она почувствовала, как Ватанабе замкнулся в себе. Он не смотрел на нее, односложно отвечал только на прямые вопросы и не предпринимал никаких попыток обольщения.

Надо выбираться из машины…

— Если бы гробница была потревожена до того, как ее вскрыли, то это сразу же заметили бы члены археологической бригады, — сказал Мацухаси, не обращая внимания на то, как взгляд Томаса мечется между ножом и телефоном. — Грунт был бы рыхлым, похожим на заполнитель.

— Быть может, они увидели это, но решили ничего не говорить, — предположил Томас. — Я сейчас позвоню по сотовому своему другу, хорошо?

— Нет! — остановил его Мацухаси. — Ты сам не понимаешь, о чем говоришь.

Он разбушевался, принялся кричать по-японски, внезапно превратившись из воспитанного, образованного ученого в необузданного и опасного типа. Его лицо исказилось в страшной гримасе. Томас не сразу сообразил, что Мацухаси плачет.

— Он великий человек, — прошептал аспирант по-английски.

— Возможно, — сказал Томас.

— Так оно и есть! — выкрикнул Мацухаси, хотя его бешеная энергия полностью иссякла.

— Хорошо, — согласился Томас, успокаивая молодого человека. — Но в данном случае Ватанабе поступил нечестно.

Он подождал, какие защитные действия вызовет это обвинение, но молодой японец угрюмо молчал, не обращая внимания на текущие по щекам слезы. На улице уже совсем стемнело, и жалюзи мягко сияли в бледных отсветах фонарей. Томас снова посмотрел на телефон на столе, гадая, где сейчас Джим и Куми.

— Отдай мне нож и позволь позвонить своему другу, — попросил он.

Мацухаси посмотрел на нож, словно недоумевая, как тот оказался у него в руке, а затем осторожно положил его на стол.

— Скажи, как Ватанабе удалось проникнуть в погребальную камеру так, чтобы никто это не заметил? — мягко продолжал Томас.

Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь судорожными всхлипываниями аспиранта.

— Может быть, все дело в тануки, — наконец выдавил Мацухаси, тяжело облокачиваясь на стол.

Он вытер глаза, шумно выдохнул и внезапно совершенно успокоился. Томас почувствовал, что худшее осталось позади, хотя, возможно, уже было слишком поздно.

— В чем? — спросил он, и теперь уже в его голосе прозвучало отчаяние.

— В усыпальницу проникли тануки — это такие зверьки. Они прорыли проход в погребальную камеру. Наверное, через него можно было незаметно пробраться внутрь…

— Пожалуйста, разреши мне позвонить своему другу, — настойчиво произнес Томас. — Мне нужно убедиться в том, что с моей женой все в порядке.

Обернувшись, Мацухаси пристально посмотрел ему в глаза. Какое-то мгновение они молча стояли, глядя друг на друга.

— Я сам позвоню, — наконец сказал аспирант.