Императрица - Шань Са

Я приказывала будить меня ночью. И пока Запретный дворец еще спал, евнух с гребнем в руке принимался за привычную пытку. Закрепив у меня на макушке олений рог с накладными волосами, он прядь за прядью укладывал мои собственные, пока не превращал прическу в гору блестящего черного шелка. Предполагалось, что рог — символ мужественности — передаст мне укрепляющие токи. Благодаря до крайности натянутой коже под волосами разглаживались лоб, виски, щеки. А после того как евнух удачно завершал сооружение у меня на голове, прислужницы наносили на мое лицо четыре слоя притираний и пудры, чтобы далее заново нарисовать каждую его черту. Широкая лента, обернутая вокруг талии, помогала мне держать спину, страдавшую от тяжести прически и приколотых к ней регалий. Одеяния с жестким высоким воротом скрывали морщинистую шею и дряблую грудь. Длинные рукава позволяли спрятать испещренные пятнами кисти рук и красные, распухшие суставы пальцев. Двор упоенно славил мою вечную молодость, а я принимала эти хвалы с горькой улыбкой.

Как можно обмануть себя? Я страдала от частых и утомительных болей в животе. Силы утекали, как вода между пальцев. Я стала ходить намного медленнее, все быстрее задыхалась, забывала имена и даты. Кротость стала моей памятью. Мне уже было трудно взобраться на спину скакуна. Лекари запретили мне сначала скакать галопом, а потом и вовсе отменили верховые прогулки. Иногда меня внезапно охватывали приступы гнева, после чего я на долгие дни погружалась в тоскливое безразличие. Без коня я утратила ощущение полета. Я перестала быть собой.

И вот порой, когда над императорским Садом сгущался сумрак, я приказывала отнести меня на вершину холма, а там устраивалась на террасе павильона. Евнухи по моему знаку вскидывали флаги, и земля начинала дрожать. Сотни лошадей, вылетев из лесу, мчались по проложенной вокруг холма дорожке. А я, пьянея от восторга, смотрела на их вытянутые в стремлении вперед тела и развевающиеся на ветру гривы. Искусные юные всадницы, поднявшись в седле на ноги, начинали выполнять акробатические номера. Их гибкость вкупе со скоростью лошади помогали мне покинуть собственное неподвижное тело. На далеком горизонте ночь, подобно приливу, часть за частью поглощала мою жизнь, скачки и битвы, шум и ярость.

Подруги и любовницы давно умерли! Каждый месяц в представляемом мне советниками списке усопших я узнавала имена некогда сосланных врагов, ушедших на покой слуг, поэтов и монахов, чьи знания мне так пригодились. Все ушли и затворили за собой дверь, оставив меня в этом мире, где луч за лучом угасал свет.

Когда ночь окутывала холм, слуги зажигали фонарики и разводили костры. Где-то в отдалении играла музыка. Мой мир сжался до размеров этого крохотного павильона. Свечи озаряли лица на росписях, что украсят мою гробницу: Кротость с задумчивым челом стоит в профиль, держа в руке тушечницу. За ней — придворные дамы, служанки, написанные по традиционным канонам с соблюдением совершенных пропорций. Все лица источают грустную красоту. На заднем плане — маленькие евнухи в коричневых халатах и лакированных полотняных шапочках. Силуэты их почти теряются на фоне ограды. В окно смотрит луна, и все предметы прорисованы очень тщательно: кадильницы с благовониями, бонсай, круглый веер на длинной ручке, кудрявый щенок, чаша, чайник. Женщины, подобно кусту ярких маков, стоят напротив Простоты, облаченного в монгольское платье с узкими рукавами. Взгляды их не пересекаются — все смотрят в пустоту, небытие, смерть. А под бамбуковым деревцем, поодаль от всех, — изящная фигурка Процветания с флейтой у губ.

* * *

Как-то ночью во сне мне привиделся Долгий Мир. Его улицы, обсаженные вишневыми и апельсиновыми деревьями-дичками, цвели уходящим великолепием покинутой наложницы. Запретный город устремлял надвратные и сторожевые башни в золотистые облака. Стаи птиц кружили над пурпурными стенами.

Я проснулась от приступа необъяснимой боли. Лоян лихорадило. Я отдала приказ. Двор и сановники собрали обстановку, посуду, животных. Южные врата распахнулись. Город услышал ржание коней и ритмичную поступь воинов. Я на ведомой двумя евнухами повозке с золотыми колесами торопливо двигалась в прошлое. Император Поднебесной спешил на свидание со Светом. Я бежала из Лояна, где солнце клонилось к закату, чтобы встретить зарю в Долгом Мире.

Сквозь расшитые жемчугом парчовые занавеси ко мне долетал запах полей. Дыхание Желтой Земли, медленная музыка ее рек навевали сон. И постепенно всплывали отрывки воспоминаний о прошлой жизни: лошади мчали меня к Долгому Миру, а я, скорчившись на сиденье вне себя от тревоги, плакала. Как сейчас не хватало Матери и Младшей Сестры! Почему обязательно надо взрослеть?

Неожиданно я вздрогнула, подумав, что слышу раскаты грома. Множество людей хором кричали: «Десять тысяч лет Священному Императору, миллионы лет здравствовать Священному Императору, Обладателю Мандата Неба, Вращающему Золотое Колесо!» Из окошка повозки я видела лишь всадников на конях в золотой и серебряной сбруе, развевающиеся киноварные стяги, лес вскинутых вверх копий.

— Долгий Мир — совсем близко! — крикнул мне с седла Процветание. — Я вижу зубцы и бойницы укрепленных стен!

— Великая, народ вышел из города приветствовать вас! Старики, дети, мужчины, женщины распростерлись вдоль дороги, уткнувшись лбом в пыль!

— Великая, весь город у ваших ног! Народ проливает слезы радости и молит вас о благословении!

— Великая, а вот и улица Пурпурной Птицы! Ах, Великая, Императорский дворец!

Слезы туманили мой взгляд. Запахи, несколько забытых за полвека фигур явились из прошлого. Гордое чело, невидящие глаза, медленная соразмерная поступь. То были служанки и распорядительницы Дворца, явившиеся встретить новую Одаренную.

Я была так молода, а теперь настолько состарилась! Занавеси на дверцах отодвинулись. Вельможи Двора, пав ниц, просили меня выйти. Я объявила Великое Помилование и начало новой эры под девизом «Долгого Мира», чтобы воздать почести городу, уже двадцать лет ожидавшему моего возвращения. Я принесла жертвы своим достославным родителям, Императору Верховному Прародителю, Императору Вечному Предку и своему супругу Императору Высокому Предку. Опираясь на посох, я бродила по Запретному дворцу в сопровождении Кротости, Простоты и Процветания. Мне виделась сестра, сидящая перед бронзовым зеркалом среди золотых кувшинчиков. Я гладила пожелтевшие шелковые свитки, где Изящнейшая Наложница Цзу каллиграфическим почерком написала стихи. Собрав все внутренние силы, я вошла в павильон, где Прельстительная Супруга, обнаженной вытянувшись среди подушек, любовалась пурпуром заката. Как завидовала я всем этим женщинам, проходившим мимо меня, оставаясь все такими же красивыми. Жизнь мстит живым. Ранняя смерть — секрет вечной юности.

Едва лихорадка первых месяцев миновала, я неожиданно слегла от истощения. Руки мои начали сильно дрожать, почерк, коим я была так горда, превратился в невообразимые каракули. Мне случалось споткнуться, хотя ноги мои не встречали никаких препятствий. Лекари шли ко мне сплошной чередой. Каждый высказывал свою точку зрения. Расстройство жизненных испарений. Столкновение горячих и холодных начал. Несогласованность внутренних циклов. Мне прописывали настои, купания, мази, другие советовали прибегнуть к иглоукалыванию, отворить кровь, делать дыхательные упражнения. Я возобновила утренние «Приветствия», что было моим вызовом болезни: я должна была встать, сесть в паланкин и вынести тягостное путешествие к Внешнему двору.