Redrum 2018-2019 - Юлия Саймоназари

Я вернулся с фронта в родной губернский город и подумывал о том, чтобы вернуться к преподаванию естествознания в педагогическом училище. Впрочем, частые сильные головные боли пока не позволяли мне вновь поступить на службу, но я надеялся на некоторое улучшение к весне. Пока же я целыми днями гулял по проспектам и набережной, читал газеты, стараясь не замечать навязчивые признаки заката Империи.

Так незаметно прошла осень, улицы засыпало снегом, и на душе отчего-то стало ещё сумрачнее.

А в середине декабря я получил короткое письмо от моего университетского друга, сельского врача Аркадия Фетисова. «Дорогой Герман, ужасно хочу тебя увидеть! — писал он после слов радости по поводу моего благополучного возвращения с фронта. — Если можешь, бросай всё и приезжай ко мне в Таборы. Вместе встретим Новый год и Рождество. Воздух здесь чистый, городскому не чета, исключительно благоприятный для твоего здоровья. А ещё я очень нуждаюсь в твоём рациональном и скептическом уме. В селе у нас творятся странные вещи, настолько странные, что я готов поверить в существование нечистой силы. Аркадий».

Не тратя много времени на сборы, как и положено отставному военному, утром следующего дня я сел в поезд до Сылвенска, а на станции нанял извозчика. Извозчик, угрюмый мужик, всю дорогу нервно поглядывал то по сторонам, то на небо и немилосердно хлестал лошадей. На мой вопрос, чего он так волнуется, пробормотал, что небо заволакивает тучами, вот-вот поднимется вьюга, а надо бы успеть до темноты. После буркнул что-то про волков.

Погода и впрямь портилась, о чём меня не замедлил «уведомить» противной ноющей болью осколок в спине. Потянуло с юго-запада, кусок бледного ледяного неба становился всё меньше из-за набегающих низких туч, сыплющих снегом. Крепкий мороз, простоявший почти неделю, с каждой минутой слабел. Что ж, думал я, извозчик беспокоится не зря: декабрьские дни коротки, а в темноте, да ещё и в метель, отыскать дорогу не так-то просто…

Впрочем, нам повезло. Таборы, в которые мы въехали глубоким вечером, оказались типичным селом с десятком каменных зданий (включая покосившуюся церковь) и приземистыми подслеповатыми избами. Аркадий жил в небольшом доме прямо напротив больницы, не в центре села, но отнюдь и не на окраине. Увидев меня, он на пару секунд опешил, очевидно, поразившись произошедшим со мной изменениям (увы, не в лучшую сторону!), а потом бросился с распростёртыми объятиями. Мы обнялись, а уже пять минут спустя сидели за столом при свете керосиновой лампы (по случаю приезда дорого гостя, то бишь меня, керосин решено было не экономить). Друг не задал мне ни единого вопроса о войне, и я был безмерно рад этому. Зато меня мучало множество вопросов, но я ждал, когда Аркадий сам заговорит о тех проявлениях потустороннего, на которые намекал в письме.

— Даже и не знаю, как тебе рассказать, Герман, — Аркадий заметно волновался, снимал и вновь водружал на нос очки. — Дело, понимаешь ли, настолько странное, что, боюсь, без твоей помощи мне не обойтись… Как началась война, половину мужиков отправили на фронт. Многие уже погибли или пропали без вести. Много у нас в селе солдаток и вдов, причём совсем ещё молодых… Ты, конечно, слышал истории про то, как к какой-нибудь овдовевшей бабе по ночам начинает приходить умерший муж, который на поверку оказывается нечистым духом? Не поверишь, но, похоже, у нас тут что-то подобное. Да-да, и не улыбайся! Веришь ли, начиная с весны, с апреля-месяца, то одна, то другая давай перед товарками хвалиться: мол, её муж по ночам к ней с того света приходит… Прямо, поверь, эпидемия какая-то пошла! Как инфлюэнца!.. Батюшка наш, отец Георгий, уж их увещевал-увещевал, уверял, что не приходят мужья, на войне убитые, что бесы это… Даже по дворам ходил, водой святой кропил — да всё без толку! Впрочем, батюшка у нас в селе человек новый, авторитета среди прихожан такого, как его предшественник, пока не имеет…

— Фольклор — куда без него! — сказал я. — Но ведь это известная история! В каждой губернии, в каждом уезде тебе расскажут и про вдову, которой являлся бес в образе умершего мужа, и про свадьбу мертвецов, и про мужика, которому чёрт уселся в сани… А, кроме того, сам же сказал, что бабы молодые, тело плотских утех жаждет — тут что угодно привидится! Ты ж мне сам, помнится, советовал работы этого… Фрейда почитать.

— Фрейд! — усмехнулся Аркадий. — Фрейд, друг мой, по нынешним временам суть вражеская пропаганда! Впрочем, тебе ли этого не знать… Однако, ты ведь не дослушал. Я тебя позвал не былички про мертвецов или бесов слушать. Дело в том, что спустя некоторое время все эти вдовы забеременели. Сам понимаешь, от бесов, тем более воображаемых, живот не вырастет… О, вижу, вижу: ты опять хочешь мне что-то возразить! Что ж, слушаю.

— Думаю, всё проще простого, — сказал я. — В вашем селе есть какой-то ушлый мужичок, сообразивший, что можно удовлетворять свою похоть, являясь под покровом темноты убитым горем вдовушкам и прикидываясь их мужьями. Я, конечно, не представляю, как ему удаётся их обманывать, но, полагаю, женщину, муж которой не вернулся с войны, обмануть не так уж и трудно…

— Герман, да ведь это была первая мысль, пришедшая мне в голову, — вяло улыбнулся Аркадий, после чего вдруг стал серьёзным донельзя. — Вот только есть одна загвоздка: все эти вдовы умерли. Все. Не родилось ни одного младенца.

— Ни одного?

— Ни одного. То есть вот представь себе: молодая крестьянка, беременная, живёт-живёт, ни на что не жалуется и вдруг — раз! — утром не просыпается. Или просто присядет передохнуть на лавку — и валится замертво. Ни с того ни с сего!

— Вскрытие проводил?

— Вскрытие! — Аркадий хмыкнул. — Плохо ты знаешь деревенский люд, друг мой! Их ведь в больницу порой едва ли не на верёвке тащить приходится — как собаку в чужой двор! Мужик на работе надорвался — идут к бабке! Ребёнок скарлатину подхватил — к бабке! Баба рожать собралась — повитуху зовут! А уж если кто здесь, в больнице умер, то вскрыть не дадут ни за что. Ни-ни! Придут всей семьёй с малыми детьми, на колени бухнутся, ревут, Христом-богом молят, последнее отдать готовы, только бы их дорогого покойника не трогал. Разве ж тут устоишь?! Посмотришь на всё это дело, да и махнёшь рукой — выдашь родне тело без вскрытия.

— Много таких смертей?

Аркадий развёл руками:

— Видишь ли, мне о них не докладывают. Да и сам