Redrum 2018-2019 - Юлия Саймоназари

же вопрос, ибо там, где саван должен был обтягивать выпуклый живот, он лежал совершенно плоско, даже впало.

— Такое бывает, — ответил Аркадий, немного подумав. — Partus post mortem — «посмертные роды». Ты, наверное, слышал про такое. Давление гнилостных газов выворачивает матку. Если это оно, под саваном мы сейчас обнаружим мёртвый плод… Но… Знаешь, что меня смущает? Тело почти не тронуто гниением. Нет, меня удивляет не это — тут-то как раз всё понятно: зима, промёрзшая почва… Но если тело не гнило, значит…

— … значит и никаких посмертных родов, — закончил я. — Давай не будем гадать.

Мы переложили тело на стол, поразившись его лёгкости, и аккуратно разрезали саван. Я ожидал увидеть всё, что угодно, в том числе и трупик малыша, которому не суждено было увидеть свет, но увидел нечто, не поддающееся объяснению, загадочное и отталкивающее одновременно. Не было никакого младенческого трупа, но и выпуклого живота у покойницы, не успевшей разрешиться от бремени, тоже не было. Более того, живот был впалый, как у человека, погибшего от истощения, а вместо лона зияла дыра с неровными краями.

— Боже ж ты мой! — только и смог пробормотать Аркадий. — Печень, матка, часть толстого кишечника — ничего нет!

— Похоже, что в полуразвалившийся гроб нашёл доступ какой-то зверь, из тех, что роют глубокие норы, и при случае не брезгуют несвежей плотью, — предположил я. — Но, чёрт возьми, что за зверь способен зарыться на саженную глубину в промёрзшую землю?!

Никаких следов насилия мы не нашли. Не было ни следов удушения, ни следов ударов, ни колотых, ни огнестрельных ран. Если же она была отравлена, то искать следы яда сейчас, по прошествии времени, не представлялось возможным.

В конце концов мы отнесли тело в морг, где старательно укрыли его от посторонних глаз простынёй. Затем мы вернулись в дом и просидели до рассвета, дымя папиросами и пытаясь дать медицинское объяснение увиденному. Дальше весьма зыбких гипотез дело не шло, и мы пришли к выводу, что нам потребуются ещё тела.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С утра Аркадий занялся повседневными делами, принимал пациентов. Он успешно справлялся, учитывая, что рядом были пожилой фельдшер Николай Павлович и вечно хмурая, но добросердечная медсестра Александра Ивановна. Я же решил нанести визит местному священнику, отцу Георгию. Тому была причина: кто-кто как не батюшка должен знать все секреты прихожан?!

Отца Георгия я встретил в перерыве между службами. Друг упоминал, что он в селе — новичок, но я всё же ожидал встретить человека средних лет, а батюшка оказался моим ровесником, не старше тридцати. Не богатырь, но и тщедушным не назвать, животом, характерным для многих представителей духовенства, пока не обзавёлся. Круглое, деревенское, но при том — приятное и располагающее — лицо, вьющиеся русые волосы и жидкая курчавая борода, очки на носу.

Я представился, объяснил, что нахожусь здесь по просьбе близкого друга, врача Аркадия Фетисова, с которым он, отец Георгий, несомненно, знаком, и что мне надо задать несколько вопросов. Батюшка удивлённо приподнял брови, однако ж гостеприимно пригласил отобедать с ним. Я согласился, полагая, что за трапезой беседа пойдёт живее.

Отец Георгий с женой, Натальей, миловидной, склонной к полноте женщиной лет двадцати пяти, проживали в пяти минутах ходьбы от церкви, в небольшом двухэтажном доме. Детьми они пока не обзавелись. Матушка слегка удивилась, что муж привёл нежданного гостя, однако ж виду не подала. На столе уже стоял чугунок с картофелем, только-только извлечённый из печи, и различные соления.

— Уж не побрезгуйте! Однако, пост, — сказал отец Георгий, приглашая к трапезе.

Я не побрезговал. А за скромным обедом, после пары малозначащих фраз о погоде и войне, изложил батюшке суть проблемы (умолчав, конечно, о вчерашнем вскрытии могилы) и объяснил, что побудило меня обратиться именно к нему.

— Я не прошу вас нарушить тайну исповеди, отец Георгий, — сказал я, — но, возможно, вы сможете подсказать нам путь к разгадке тайны этих ужасных смертей, либо же своим пастырским словом как-то повлиять на ситуацию, чтобы бедные вдовы перестали умирать…

Глаза отца Георгия расширились, взгляд его замер, на лице застыло выражение крайнего изумления.

— Ох, как хорошо, что вы об этом заговорили, Герман… как вас по батюшке?… Карлович! — наконец выговорил он, понизив голос. — Не поверите, аж на душе малость полегчало от осознания того, что в нашем приходе появился человек, обеспокоенный тем же, что и я! Ваш товарищ, Аркадий Семёнович, человек с большим сердцем и подлинно христианским человеколюбием, как и должно настоящему врачевателю, но он, уж простите меня, как бы это выразиться… смотрит поверхностно.

— Что вы имеете в виду, отец Георгий?

— М-м… Вот скажите, Герман Карлович, вы верите в бесноватость?

Экий поворот! В бесноватость я не верил, но, дабы не обидеть батюшку, ответил уклончиво:

— На фронте мне довелось видеть много такого, что проще объяснить вмешательством злых духов, чем людскими помыслами… Впрочем, разве это не католическая традиция — верить в одержимость демонами?

Отец Георгий немного помолчал, тщательно обдумывая слова, и сказал:

— Об одержимости человека бесами сказано и в евангелии от Матфея, и в евангелии от Марка, однако ж я сейчас не о вселении падших духов в грешную плоть, но о бесноватости иного рода — порой мне кажется, сама здешняя земля проклята… Так-то.

Батюшка посмотрел мне в лицо, видимо, прочитал написанное на нём недоумение и продолжил:

— Мы чужаки здесь. Это земли вогулов. Столетиями они поклонялись своим идолам. Лишь в XIV столетии святитель Великопермский Стефан по благословению митрополита Пимена пришёл в эти дремучие леса, неся с собой Слово Христово… Впрочем, вы, должно быть, и без меня это хорошо знаете?… Язычество сгинуло, а бесы, коих местные народы испокон веков почитали за богов, никуда не делись… Здесь они: в лесах этих, земле, снегах, скалах…

— Что-то не могу никак понять, к чему вы клоните, отец Георгий? — спросил я.

— А чего ж тут понимать? — отец Георгий развёл руками, изумляясь моей недогадливости. — Война! Мужиков в селе — раз, два и обчёлся! А женщина — существо слабое, ей без мужской ласки тяжело — вот бесы этим-то и пользуются! А то, что ни одного младенца живого не родилось, так оно известное дело — бесовскому отродью Бог жизни не даст!

«Эк завернул-то батюшка!» — подумал я. Пожалуй, толку от него большого не будет. А жаль.

— А скажите, нет ли в селе какой-нибудь секты? Либо оккультного общества?

— Да господь с вами! — замахал рукой батюшка. Какие в наших