Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте - Андрей Васильченко

Даны последние указания. После этого я, Тимо и наиболее лояльно настроенный охотник-лепчас, в полном смысле слова надежный парень, направляемся по тому же пути, что я проделывал вчера. Пересекая небольшой горный ручей, мы вновь приближаемся к горному водопаду. По моему мнению, дальше пути нет. Я спокойно позволяю Тимо и лепчасу попробовать подняться наверх чуть левее высокого грязекаменного нагромождения. Мне самому это не удается, по крайней мере до тех пор, пока я не встречаюсь с этими детьми природы. Я всегда удивлялся их спокойствию и осмотрительности. Очень осторожно, чтобы не вызвать обвал, они преодолевают одну глыбу за другой. Такое ощущение, что они делали это ежедневно. Я следую за ними. Я начинаю подозревать, что лепчасы, с лица которых постоянно не сходит легкая улыбка, обладают каким-то особым шестым чувством. Их взор, острый как у орла, способный даже из камня выдавить воду, непрерывно устремлен куда-то вверх.

Когда лепчас наконец останавливается и дает мне время перевести дыхание, в голове мелькает: «Ну вот, все закончилось. Теперь он скажет, что не знает, что дальше делать». Но юркий азиат наклоняется, поднимает ногу и упруго прыгает, как дикая кошка. Чудится, что он знает здесь каждый камешек, каждую точку опоры. Когда подпрыгивает Тимо, я считаю его безумцем. Когда они приняли все меры, чтобы подпереть камни другими камнями, я начинаю карабкаться за ними. На мне тяжелые сапоги, а потому мне не удается двигаться столь же точно. Поэтому я поднимаюсь очень медленно, я выверяю каждый шаг, прежде чем делаю его. Иногда они оба буквально втаскивают меня наверх, я почти взлетаю.

Босой лепчас помогает поддерживать себя широкими плоскими пальцами ноги. Словно гимнаст, он скачет все выше и выше. Тимо следует за ним едва ли не след в след. Я плетусь где-то позади. Иногда я рискую сорваться. Вот-вот, и полетел бы вниз. Я проклинаю свою обувь. Сползание на каких-то пять сантиметров может означать неминуемую смерть. Но я стискиваю зубы и ползу, пока мы не достигаем высоты 40–50 метров над руслом речки и спасительный карниз не становится значительно ближе. Но тут появляется новая проблема — в скалах фактически исчезли все выступы и трещины.

Скользкая стена высотой в 10 метров кажется неприступной даже для лепчаса. Будь она неладна!

Придерживаемый с двух сторон своими спутниками, я бросаю взгляд вниз. Наши носильщики, приведенные в движение Геером, кажутся мне крохотными черными точками, которые лезут на скалы. Они держат направление на нас! У меня только одна мысль — только бы им удалось.

Наши пальцы хватаются за стену и соскальзывают, не находя опоры. Меня охватывает душащее чувство безнадежности и беспомощности, какое бывает только во сне.

Но тут мы осматриваем друг друга и громко смеемся. Откуда-то у нас появились новые силы. Итак, вперед!

Тимо и я сцепляем руки и подсаживаем лепчаса. Он встает на наш замок двумя ногами, после чего мы начинаем медленно поднимать его. Он встает нам на плечи, на головы… Толчок… и парень приклеивается к отвесной стене всеми четырьмя конечностями. Теперь он мне напоминает поползня, который скользит по стволу дерева. Но лепчас спрыгивает. Он считает, что слишком широко расставил ноги. Снова толчок, прыжок, и туземец достигает стебля бамбука. Ему удалось забраться на стену.

Теперь снизу я подсаживаю Тимо. Лепчас протягивает ему сверху жесткую бамбуковую палку. И несколько минут спустя Тимо стоит на твердой почве. Оба они отламывают длинные стебли бамбука, за которые я мог бы ухватиться. В итоге они почти безопасно доставляют меня наверх.

У нас позади самое трудное. Но что мы имеем? Геера, носильщиков и наше оборудование? Удастся ли?

Ну почему мы оставили в Лачене канат и веревки? Сейчас они нам ой как пригодились бы! Но с другой стороны, это значительно уменьшило вес нашей поклажи, которая в силу ограниченного количества носильщиков не должна быть слишком тяжелой. Но сейчас это может стоить нам головы.[107]Что-то не так, и нас могли по частям собирать где-нибудь внизу.

Итак, вскоре нож хау выхвачен, нарублены и расщеплены длинные стволы бамбука. Они растрепаны на волокна, из которых сплетены веревки, которые привязываются к корням деревьев и сбрасываются по отвесной стене. Чтобы проверить прочность данной конструкций, лепчас и Тимо дважды поднимаются и спускаются по ним. Только так мы можем помочь нашим носильщикам, которые и так являют чудеса трудолюбия и выносливости.

Волнительный момент. Некоторые носильщики противятся, чтобы им помогали. Они сами плетут веревки и поднимают на них наш груз. Это представление продолжается почти целый час, пока все носильщики и Геер не прибывают благополучно в высокогорные джунгли. Наш авантюрный поход в горы продолжается.

Если вчера нам приходилось продираться через чащи лесов с тропической крапивой и беспорядочно переплетенными лианами, то теперь мы оказываемся в субтропических джунглях, где преобладает бамбук. Их лучше всего сравнивать с титаническим пшеничным полем. Теперь нам предстоит прорываться через лес тысячи кинжалов. Длится это шесть или семь часов. Всюду, куда ни кинь взгляд, бамбук. Он даже на земле. Под листвой гниют твердые обломки бамбуковых ветвей, которые постоянно втыкаются в подошвы босых ног наших носильщиков.

Но действительно опасными являются лишь пересечения покрытых толстым слоем водорослей канав, по которым можно соскользнуть на сотни метров вниз. Кругом болотистая местность. Стебель бамбука, за который, пошатнувшись, я хочу ухватиться, вырывается из земли вместе с корнями. Меня охватывает паника, я теряю равновесие. Сейчас для меня все закончится трагически. Но тут подскакивает храбрый охотник-лепчас, который хватает меня за руку, дергает меня и придает мне устойчивую позицию. Не случись этого, я бы скатился по самой длинной горке. Катание, скорее всего, было бы последним в моей жизни.

Солнце слепит нам глаза, и мы почти ничего не замечаем. Попадая в полумрак, мы тоже ничего не видим. Я вижу только бесконечные полосы. Мы почти весь путь молчим. Мы слышим только стук ножей хау, рубящих бамбук, да гнилую воду, хлюпающую у нас под ногами. Лепчас, идущий передо мной, с фанатичным остервенением сносит стебли бамбука, расчищая путь нашей группе. Каково же мое удивление, когда я замечаю острый сруб уже почерневшего от времени бамбукового побега. Это значит, что здесь до нас были люди. Кто знает, может быть, много лет назад наш охотник сам поднимался в эти края, чтобы выследить шапи и убить его ради мускуса? Старый лис многозначительно молчит и лишь расплывается в хитрой улыбке, когда я говорю, что много лет назад срубленный бамбук — это его рук дело.

Многое мне-не понятно. Мне неясно, чем я должен восторгаться больше: невероятным чутьем этих недоверчивых людей, являющихся почти хищными животными, или упорством и выдержкой, едва ли понятными европейцу, с которыми наши носильщики продолжают свой трудный путь. Каждый раз, когда мы опускаемся, чтобы перевести дыхание и немножко потянуться, наш отдых длится не более 5—10 минут, до тех пор, пока нас не догоняет первый носильщик. Они всегда идут вслед за нами, улыбаются. А когда они опускают свою ношу и мы угощаем их несколькими сигарами, то они вне себя от счастья. Все сигареты тут же скуриваются без остатка. Не сетуя и не ворча, они приседают на корточки, как стая больших обезьян. Они чистят свои раны, которые нанесли им кинжалы сломанных бамбуков, и так же покорно продолжают свой путь.