Ключи Марии - Андрей Юрьевич Курков

– Ну да! – вырвалось у него, когда глаза сразу сфокусировались на единственном прочитываемом на снимке темном предмете – большом и очевидно старинном дверном ключе.

Возбуждение, с которым он ожидал этого момента, исчезло. Вместо него возникло нечто, похожее на разочарование. Почему-то в душе он надеялся увидеть очертания археологических драгоценностей, перстни, золотые фляжечки для эликсира, что-нибудь совсем не обычное!

Уже более спокойным взглядом он еще раз внимательно изучил снимок, пытаясь разглядеть на нем намеки на что-то другое, тоже важное или даже более важное. Но все остальные линии и пятна отличались от ключа полным отсутствием конкретики, позволявшей угадать предмет. Всё остальное было беспредметным.

– Там могут быть бумаги! – попробовал себя успокоить Олег. – Рентген ведь замечает только плотное и твердое! Как железо или камень…

– Кофе готов! – Долетел до ушей Бисмарка голос девушки.

Олег поспешно спрятал снимок обратно в гибкий картонный конверт.

Глава 56

Июнь 1941. Арета вспоминает свое детство

Когда Олесь завершил свой рассказ, Арета попросила еще раз и подробнее описать радиомаяк, расспрашивала, как он работает и с какого расстояния ловит сигналы. Потом уточнила, действительно ли он его не включал, и, удовлетворенная ответом, кивнула. Олесь удивился ее интересу, хотел было продолжить беседу, однако она замолчала, замерла с улыбкой на лице.

Поезд из Перемышля в Сянок ехал наполовину пустым, в отличие от поездов, следовавших из Сянока. Кроме их двоих в купе никого не было. Арета дремала, время от времени встревожено открывая глаза, словно хотела убедиться, что ее спутник не убежал, а он смотрел в окно на пролетавшие мимо деревья бесконечного леса, и думал о том, что же их ждет во Львове.

– Через полчаса выходим, – предупредила она, протирая глаза. – Посмотрите – какая красота!

За окном проплывали зеленые горы, над которыми клубились густые седые туманы. А девушка казалась чужой и неприступной, Олесь это чувствовал на расстоянии, хоть и не пытался подсесть к ней, обнять, сблизиться. Она умело держала дистанцию. Она знала то, чего не знал он, но не спешила открыться ему до конца. Его до сих пор мучили ее слова об отце, они не уходили из памяти, продолжали пугать. Когда поезд сбавил скорость, приближаясь к станции назначения, он не выдержал.

– Мне трудно поверить, что вы способны были бы убить моего отца, – прошептал он. – Но вы это сказали.

– Мне не стоило этого говорить, – ответила она с грустью, не отвлекаясь от окна.

– Да… не стоило, – согласился он. – Но вы бы это сделали?

Она обернулась, посмотрела на него, минутку помолчала и вздохнула:

– Иногда мне кажется, что я знаю то, чего не знает никто. Не уверена, откуда берется это ощущение. Иногда я могу предсказать то, что вот-вот произойдет, а иногда все вокруг меня покрывается густой мглой. И лишь отдельные слова или звуки пробиваются ко мне снаружи, из этой мглы. Вы спрашивали меня: кто я? Если скажу: что не знаю – это не будет правдой, но и не будет ложью. Я же действительно не знаю, кто я, но в голове порою мелькают кадры из фильма, в котором я сыграла главную роль. Кадры из несуществующего фильма. Иногда это черно-белый фильм, иногда цветной… Я пытаюсь остановить или замедлить тот или иной кадр, чтобы присмотреться к нему получше, но мне это не удается. Все исчезает, словно сносится ветром. А я остаюсь ошеломленной и в отчаянии. Я знаю, что меня подстерегает опасность, и исходит она от вашего отца, от его исследований. Мария… кажется, что это была я… та, которая вызывала ангелов.

– Мария? – удивился он. – Вызывала ангелов? Когда это было?

Она напряглась, наморщила лоб, что-то болезненно обдумывая, и была в этот момент такая прекрасная и такая беспомощная, что Олесю снова захотелось ее обнять, прижать к себе, но он не решился. Только положил руку на ее ладонь и легонько сжал. Она не забрала руки. А в ее глазах блеснули слезы. Она их быстро смахнула и снова обернулась к окну.

– Потом… – сказала тихо. – потом расскажу…

Они проезжали деревню, вдоль дороги медленно плелась похоронная процессия с хоругвями и со священником во главе.

– Он упал на косу, – вдруг сказала Арета.

– Кто? – удивился Олесь.

– Покойник, – ответила она равнодушным тоном.

Откуда она могла знать? Однако он не переспросил. Он провел глазами процессию и задумался над ее словами, сказанными ранее. Что они могли означать?

– С самого детства я была не похожа на других, – продолжила она. – Мое детство покрыто мглой. И это меня мучает. Я вижу только, как прячусь от кого-то… Бегу… Эти сны меня преследуют, повторяются и доводят до бессилия. Помню себя ребенком в лесу… ночь… я замерзла, но нечем разжечь огонь. Я тру две сухие ветки, как делали первобытные люди… но у меня ничего не получается. Я смотрю с грустью на кучу хвороста и плачу. Рука моя касается хвороста, и он вдруг вспыхивает. Я удивленно вскрикиваю и отпрыгиваю в сторону. Хотя мне уже становится тепло, но одновременно меня охватывает страх. Меня пугает огонь. Я не могу на него смотреть. Больше никогда от моего прикосновения костер не загорался. Возможно, я своим испуганным криком оскорбила огонь… Бывало, невольно посмотрю на человека и вижу, когда и от чего он умрет. И предупреждать об этом кого-то бесполезно, никто не воспринимает такие предупреждения всерьез. Более того – они могут подумать, что я – сумасшедшая. А когда я сама хочу увидеть и узнать, что с каким-то конкретным человеком произойдет, то ничего не получается. Не знаю, от чего это зависит. Я не контролирую себя. Я как будто я, но одновременно я – что-то странное и бесконечное… глубокое, такое глубокое, что даже страшно заглянуть в саму себя. А теперь меня сковывает новый страх… Страх, что вашему отцу удастся сделать то, что от него требуют. И я не понимаю природу этого страха. Я не знаю, почему должна бояться? Что именно мне угрожает? И даже не так мне, как многим другим людям. То есть, я боюсь не за себя. Вот это я вполне четко осознаю. А когда это страх за других, то ничто не сможет остановить меня. Я знаю, что смогу уничтожить источник этого страха. Понимаете? Ничто уже не важно. Важно только одно: любой ценой уничтожить источник страха. И я должна это сделать, чего бы мне это не стоило.