Колесница Джагарнаута - Михаил Иванович Шевердин

были вдвоем, Сахиб Джелял не стесняясь обрисовал положение в Баге Багу:

— Здесь, в пустыне, господин Али Алескер сам себе хозяин и шах. Никому не подчиняется, никого не слушает. Красная Армия касательства до Баге Багу не имеет… Английская зона южнее. Тут полно разных сомнительных… Конечно, в мелком хаузе акулы не водятся, но вонючих жаб полно… А если всякой нечисти много в океане, она и киту ход остановит…

— Положеньице не из приятных… — процедил сквозь зубы Алексей Иванович. — Спасибо…

Отлично знал обстановку в Хорасане Мансуров. Не было у него никаких иллюзий. Но оказаться одному среди врагов…

Правда, Сахиб Джелял, так удачно оказавшийся в Баге Багу, был хорошо известен как друг Советов. Он тут же постарался успокоить Алексея Ивановича. Оказывается, он имеет в здешних местах много друзей. Более того:

— В наше беспокойное время путешествовать по Ирану нам, коммерсантам, по торговым делам без… так сказать… особой вооруженной охраны нельзя. Мало ли что… Шахская полиция разбежалась. На дорогах бродят разные там кочевники… А еще великий Аль Истахари говорил: «Аллах — наше покрывало от града и молний, но не забывайте дома и свой плащ». Поэтому мы ездим по дорогам с верными джигитами…

К тому же выяснилось, что, по словам Сахиба Джеляла, неподалеку от имения Али Алескера, на границе советской зоны, в одном селении расположились «красные повязки», нечто вроде народной милиции.

— Это, Алексей-ага, люди известного вам Аббаса Кули… Многие из них в прошлом баловались контрабандой… Ну, а сейчас они называются… самооборона… Помогают Красной Армии… Чтобы были тишина и порядок. Но, прошу вас, внимание! Осторожность! Не стой на свету, говорят в народе… когда кругом недруги. Ты не видишь никого, а сидящие в тени тебя видят… А стрела из тьмы несет смерть…

Несомненно, проницательность Сахиба Джеляла имела серьезные основания. Почему, например, среди немногочисленных гостей оказался японец, коммерсант, торговец каучуком, господин Намура Окаси, подлинную профессию которого выдавала деревянная, скованная осанка кадрового военного? Столь же деревянно, напряженно держался европеец — розовощекий, розоволицый вылощенный блондин с генеральской, несмотря на болезненную полноту, выправкой, швейцарский предприниматель и банкир Франсуа Фриеш. Он все уводил в сторону свои серо-стальные, почти голубые бегающие глаза. Казалось, он что-то прятал, чего-то боялся.

Цель этого кофепития оставалась непонятной. Не мог ничего сказать, по-видимому, и величественный, мудрый Сахиб Джелял. Он сидел за столом важный, неприступный, осторожно касаясь ладонью своей ассирийской бороды и внимательно приглядываясь к достаточно-таки разошедшимся своим застольникам.

Разговор касался невинных тем: способов приготовления люля-кабоба, известной персидской танцовщицы Ризван Ханум, знаменитых персидских борцов. Все плотно закусывали, и здесь даже не требовались умильные уговоры хозяина, превзошедшего в гостеприимстве самого себя и откровенно заверявшего, что он озабочен лишь одним — способствовать созданию хорошего настроения. Но достаточно было вглядеться в лица присутствующих, чтобы понять: собрались все в Баге Багу ради какой-то определенной цели.

«Беседа концентрическими кругами сужается, — думал Мансуров, отдавая должное одному за другим великолепным блюдам, которые подавали очаровательные прислужницы. — И центр этих кругов, несомненно, вы, товарищ комбриг. Остается держаться начеку».

Он не ошибся. Заговорили о кузнецах Мешхеда, о рецептах мешхедской дамасской стали, о кавалерийских клинках и…

— А что скажете вы, господин Мансурофф, — спросил японец Намура. — Вы понимаете толк в мечах, и не только теоретически, но и практически, так сказать. Нам говорили, что вы служили в кавалерии.

— Господин Мансуров военный, — поспешил подтвердить хозяин дома, — если перевести на наши понятия, господин является генералом.

— Судя по вашим действиям в Бухаре и Хорезме, вы природный кавалерист, — прогудел низким басом Самохин. Характерно, что в нем не осталось и тени враждебности, которую отлично помнил по их встречам в Мешхеде Алексей Иванович.

— Мы имеем дело с военным специалистом, — заметил, ни к кому не адресуясь, Фриеш.

Не дожидаясь ответа, все сразу заговорили о войне.

— Японская авиация бомбит Калькутту, японские бомбардировщики над Мадрасом и портом Каталипур. Императорский флот потопил британцев в Бенгальском заливе. Десант высажен на островах Никобар и Андаман, английские гарнизоны сложили оружие. Порты острова Цейлон подвергаются жестокому огню японских крейсеров, — говорил японец Намура.

Господин Намура самодовольно потирал маленькие ручки и еще долго говорил, останавливаясь на подробностях, выдававших отличное знание морского дела.

— Не знаю, что тегеранское правительство думает, а думать надо. Акции британцев падают, — проговорил господин Фриеш. — Картина ясна. На сухопутных фронтах японцы имеют несомненные успехи. Солдаты Кислого Джо — я имею в виду эту британскую бездарь генерала Стилуела — бегут через джунгли. В руки японцев попал приказ Кислого Джо бросать раненых, больных, слабых. В печать уже попало его интервью: «Нам японцы чертовски вложили. Уход из Бирмы — самое ужасное отступление армий нашего времени». Паршиво воюют британцы и американцы.

Ощерив в улыбке отличные зубы, господин Намура с предельной вежливостью позволил себе заметить:

— Японский солдат — отличный солдат! Индокитай у ног императора. Ворота в Индию открыты. Вам не кажется, — обратился он к Фриешу, — что Япония отличный союзник. Мы добросовестно выполняем обязательства. Вторжение нашей армии в Индию — смертельно опасно для антигитлеровской коалиции. Не забудем, что войска движутся в сторону Синцзяна.

Не проявляя чрезмерного энтузиазма, Фриеш пробурчал:

— Вермахт марширует по Кавказу. До Баку рукой подать. С часу на час падет Сталинград, и тогда… Прыжок через Каспий. Не пройдет и двух недель, и механизированные колонны вермахта прогромыхают по улицам Мешхеда и дальше на Герат, Кандагар. Ну, а Кандагар и Герат, говорят, имеют прекрасный климат. Там доблестные немецкие танкисты с удовольствием пожмут руки вашим японским испытанным воинам.

И Намура, и Фриеш говорили торопливо, сумбурно. Они, по-видимому, пытались переубедить в чем-то друг друга. Они походили не на единомышленников, а на сварливых спорщиков или на борзых, старающихся вырваться вперед в погоне за дичью. Их мало интересовали успехи доблестных армий и флотов. Оба, и японец, и швейцарец, думали только о том, чьи войска первыми ворвутся в Дели, кто — Япония или Германия — вцепится первой в жирную добычу. Фриеш и Намура давно уже вскочили. Они стояли и кричали, походя скорее на растрепанных бойцовых перепелов, примеривающихся, чтобы клюнуть.

— Аузу биллохи мин шарри золимин! — проговорил в раздумье Сахиб Джелял. Он почти не принимал участия в застольной беседе и уже несколько раз отрывался от стола, чтобы поговорить с нет-нет да появлявшимся тихо и как-то крадучись дворецким.

— Вы что-то сказали? — резко спросил, подозрительно встрепенувшись, Фриеш. Он все время следил взглядом за присутствующими и, хоть очень много выпил, был внимателен и не терял никого из виду.

— Прибегаю к божеству от козней, творящих зло! —