Сын Моржа и Куницы - Елисей Дым

А Гыгыс их пачками рубил!

— А вы? — укусил Егор, разминающий ноющее плечо. Свинцовая батарея подмышкой здорово мешала. — Сколько нарубили?

— Хах. Не хами, юнош. Сейчас выползни в Ржавой книге. Убьёшь одного — пол-жизни у сыродутной печи горбатиться будешь. Специально для тебя её и построят, хах.

— Такие редкие?

— В жизни не зырил! У свейцев, вроде, две пары живут, но в наших краях повывели.

— Так, — прервал Балашов. — Воспоминания о славном прошлом отложим. Это Егор, — он указал на означенного, — дальний родич главной ветви. Он теперь живёт с нами. Прошу ознакомить его со всем, но лишнего не говорить.

— Это как?! — озадачилась рыжебородая бочка. — Всё рассказать, но ничего не сказать?

— Ярослав Зайгарович на вас надеется, — веско заявил Балашов и незаметно подмигнул Егору. — Уверен, вы не подведёте.

Повернулся к другому игроку, невысокому жилистому мужчине, затянутому в отглаженный синий комбинезон, белую рубашку и начищенные штиблеты, с золочёными очками на носу. С виду, тому было лет далеко за полсотни, поди и за шесть десятков.

— Егору надо аккумулятор зарядить. Михайлович, поможешь?

Михайлович по-профессорски блеснул узкими стёклами очков и ответил степенно:

— Отчего ж не помочь, дело понятное, подмогнём.

— Ну всё, Егор, — выдал последние инструкции Балашов. — Через часа два обед, после обеда жду в комнате охраны. Здесь сам знакомься и разбирайся.

Махнул рукой и был таков.

Егор, слова не сказав, подошёл к столу и с облегчением брякнул на него тяжёлую батарею. Прямо поверх фишек и карт.

Да просто места другого нет! А вовсе не ради мести за болящую руку.

Помстишь тут! Небось, бочкотарному ироду не заржавеет и за другую руку цапнуть.

Впрочем, рыжебородую лавину занимало иное. Гыгыс уставился на соперника по игре и грохотнул:

— Михалч! Объясни-ка мне! Чего с этим тощебродом делать, хах?

— Учить, — ответствовал тот, разбрасывая блики по комнате. — Лишнего не говорить.

— Да слышал я, слышал, — с досадой бухнул рыжий широкоплеч. — Но как?!

— А тут всё просто, Торвальд. Что в твоём деле лишнее?

— Да как у тебя язык повернулся? — рявкнул бочкодемон. — Хах, в оружейном искусстве нет лишнего! Все мелочи важны!

— Вот и я думаю. А раз нет лишнего, значит, обучить надо всему.

Рыжий аж пасть открыл.

Помолчал. И захохотал.

— За что тебя уважаю, Михалч, так за ясность мысли. Потому и обыгрываю… редко.

— Небось, хотел сказать — никогда? — подколол приятеля очконосец-бликозавр.

— Редко! А всё потому, что разные тут шляются и мешают, хах!

Гыгыс обернулся к Егору.

— Надеюсь, ты крепкий парень, не сбежишь как те.

— Те, кто?

— Ну, те, хах. Или тебе не объяснили?! — нахмурился рыжебородый.

Егор помотал головой. И выпалил:

— Вы ведь гном?!

— Я — из Народа, — с угрозой сказал оружейник. — Запомни. Из Народа.

— Не пугай парня зазря. — вмешался Михалыч и ответил Егору: — Народ разный. Есть гномы, есть другие. Наёмники те, рыжая и здоровяк — тоже из Народа. Вот и Торвальд — гномский квартерон. На три четверти человек, но считает себя из Народа. Обычное дело, ведь гномов чистокровных-то даже в Антарктиде не осталось.

— Та-а-ак, — гулко и страшно протянул потемневший лицом Гыгыс и сжал кулаки-бидоны. — Кажется, сегодня у меня два ученичка! Вот уж проведу урок!

ГЛАВА 19. Приправа из рунного камня и банда омонагов

Куней ворвалась в комнату как рыжее пушечное ядро.

Хлопнула дверью, пнула попавшийся под ноги стул.

— Помираешь?!

Её напарник, лежащий ничком на узкой кровати, заметно вздрогнул и застонал. Дёргаными движениями перекатился на спину, приподнялся и опёрся о стену. Потёр виски и прижал ладони к груди, напротив солнечного сплетения. И кивнул вторженке, признаваясь:

— Так худо давно не было. Не знаю что и думать.

— Да надорвался ты в дороге, что я, не видела?! Мог бы силу экономить!

Мелвиг опустил взгляд. Хуже облыжных обвинений только справедливая критика.

Рыжая прошагала вдоль гостевой комнаты, лихо развернулась на пятке, вернулась к двери. И вновь развернулась.

— Ладно. Пришлось с кое-кем поговорить, и кое-куда смотаться.

— Кое-куда?

— Не спрашивай. Но кое-чего добыла.

— Для кое-кого? — бледно усмехнулся седой и скривился, потирая рукой грудь.

— Для тебя, дурак!

— Рунный камень? — болезный с надеждой уставился на Куней.

— Он самый. Не специально для тебя варили, из общего запаса.

— Должен буду, — прошептал Мелвиг и закрыл глаза. — Признаю долг…

— Помолчи, — оборвала его огневласка. — Рецепт не лучший, варил подмастерье из Младших. Но за качество мои знакомцы ручаются.

Мелвиг, не открывая глаз, кивнул.

— Я надеялся на наших любезных хозяев. Хотел у них попросить.

И ткнул пальцем в потолок.

— Ну, я бы не рассчитывала, — протянула Куней. — Плохо мы себя проявили с мальчишкой.

— Но не наша ж вина?

— Да кому это интересно!

— Они же согласились и доплатили?

— Ах, мой простецкий Островной! Будто ты не знаешь клановых… Они сэкономили время на споры, и сэкономили деньги — наняв нас на новый контракт напрямую, мимо жадюг из Круга наёмников. Вот и вся любовь.

Мелвиг сидел молча, глубоко вдыхая, покачиваясь и изредка смахивая со лба капельки пота.

— Так, давай-ка я потороплюсь… — пробормотала аловолосая и убежала.

Вскоре вернулась.

Поставила на стол поднос с добытой на кухне едой. Слегка запоздалый обед разнообразием не блистал: щедрая порция тушёной говядины политая томатным соусом и пяток крупных кусков ржаного хлеба. Разве что на чайном блюдце лежало необычное: невзрачный серый камешек со светящимся оранжевым символом.

Рыжая подтащила стол к лежанке Мелвига. Стол упирался и мерзко скрипел.

— Ну-ка, давай, оживай! — ткнула Куней седого в плечо.

Тот молча повалился на лежак.

— Ах, так!

Куней присела на Мелвига, лежащего на кровати. Опустила пятую точку ему на живот, поёрзала. Фыркнув, соскочила. Схватила за одежду и дёрнула, подтащив ближе к краю.

Мелвиг едва слышно простонал.

— Молчи! — обозлённо прошипела девица. — Сам себя довёл, терпи!

И рыжая пристроилась на седом, спустив ноги с кровати.

— Мог бы быть помягче, — недовольно протянула она. — Отрастил себе камни на брюхе.

Седой просипел невнятное. Может Куней и казалась себе пушинкой, а больному Островному чудилось, что