Обнаженный Бог. Феномен - Питер Гамильтон

Потом, хлюпая, вода зарезвилась в проходе между креслами. Грязная пена облизала туфли. Стефани опять обратилась к энергистической силе, пожелав уничтожить пену и разглядеть хоть что-нибудь в темном салоне.

— Мои глаза! — это был шепот, но услышали его все. Услышали и посмотрели в сторону кабины.

— О Боже, глаза. Глаза. Помогите мне. Мои глаза!

Стефани, цепляясь за верхние поручни и подтягиваясь на руках, продвигалась вперед. Мойо все так же сидел в кресле водителя. Тело его было напряжено. В сантиметре от его лица, словно диковинная скульптурная композиция, торчала обугленная ветка. Дрожащие руки его тянулись к щекам, но не смели дотронуться до них: слишком велик был страх перед тем, что мог он там обнаружить.

— Все нормально, — автоматически сказала она. Мозг же вел себя как предатель: страх и оторопь прогнать не удавалось. На лице у Мойо кожа отвалилась от костей, а вместе с ней — большая часть носа и век. Из ран, среди ошметков кожи, сочилась кровь. В глазных впадинах плавала желтая, как при сепсисе, жидкость, похожая на слезы.

— Я не вижу! — кричал он. — Почему я не вижу?

Она взяла его за руки.

— Тихо. Успокойся, милый. Все будет хорошо. Ты просто обжегся, вот и все.

— Я не вижу!

— Это не так. У тебя же есть шестое чувство. Вот им ты и будешь пользоваться, пока глаза не заживут. Ты же знаешь, что я рядом, да?

— Да. Не уходи.

Она обняла его.

— Я никуда от тебя не уйду, — он сильно дрожал. Холодный пот покалывал неповрежденную кожу.

— У него шок, — заявила Тина. Остальные собрались вокруг, насколько это позволял узкий проход. Все они сочувствовали пострадавшему Мойо.

— С ним все в порядке, — настаивала Стефани непререкаемым тоном.

— Шок при обширных ожогах в порядке вещей.

Стефани сердито на нее посмотрела.

— Эй, старуха, дай-ка ему хлебнуть, — сказал Кохрейн. Он протянул открытую фляжку. Из горлышка поднимался приторно-сладковатый пар.

— Только не сейчас, — прошипела Стефани.

— Вот именно сейчас, дорогая, — возразила Тина. — В кои-то веки наш орангутанг оказался прав. Это мягкое успокаивающее, и сейчас он в нем нуждается, — Стефани подозрительно нахмурилась, заслышав непривычные властные нотки в голосе Тины.

— В свое время я была медсестрой, — добавила Тина и презрительно-величавым жестом поправила черную шаль.

Стефани взяла фляжку и осторожно поднесла ее к губам Мойо. Он вдохнул и тихонько закашлялся.

Автобус громко застонал и подал назад метра на два. Все схватились за стойки, чтобы не упасть. Макфи наклонился и заглянул в разбитое ветровое стекло.

— В нем мы уже никуда не уедем, — сказал он. — Надо сматываться, пока нас не смыло.

— Мы не можем его беспокоить, — возразила Стефани. — Надо подождать.

— Река почти достигла уровня дороги, а до выхода из долины надо одолеть как минимум полтора километра.

— Уровень дороги? Этого не может быть. Ведь мы на двадцать метров выше дна долины.

Фары «Кармического крестоносца» не работали, поэтому она направила узкую полоску белого огня на дорогу. Земля, казалось, превратилась в воду. Ее вообще не было видно. Склоны и впадины погрузились на несколько сантиметров в желто-коричневую воду. По более плоской части ландшафта (там, по всей видимости, и проходила дорога), проплывали обломки веток, части стволов и слипшиеся в зеленую массу листья. Ничто не стояло на месте, все двигалось, и в нескончаемом этом движении было что-то зловещее. Пока смотрела, со склона сорвалось еще одно дерево и, сохраняя вертикальное положение, пролетело мимо автобуса, пока не достигло реки. Стефани не хотелось думать, сколько еще деревьев готовы были упасть к их ногам.

— Ты прав, — сказала она. — Придется идти.

Кохрейн взял фляжку.

— Ну как, получше? — Мойо только дернулся. — Эй, не о чем горевать. Ты нарастишь все заново. Чего проще?

Мойо истерически расхохотался.

— И что же, вообразить, что я вижу? Да, да, конечно. Чего уж проще? — он заплакал, осторожно притрагиваясь к обезображенному лицу. — Я виноват. Я так виноват.

— Ты же остановил автобус, — сказала Стефани. — Спас всех нас. В чем ты можешь быть перед нами виноват?

— Не перед вами! — застонал он. — Перед ним! Я у него прошу прощения. Ведь это не мое тело, а его. Посмотрите, что я с ним сделал. При чем здесь вы? О Господи! Зачем все это случилось? Лучше бы мы все погибли.

— Дай мне аптечку, — сказала Тина Рене. — Быстрей!

Стефани снова обняла Мойо за плечо, надеясь принести ему облегчение своей энергистической силой. Макфи и Франклин пытались открыть заклинившую дверь. Взглянув друг на друга, они взялись за руки и закрыли глаза. Огромная секция корпуса, вылетев наружу, превратилась в сущий хлам. Дождь рванулся в салон мокрым ружейным залпом. Рена с трудом пробралась к кабине с аптечкой, открыла застежки.

— Не годится, — протянула Тина. Вынув упаковку, скорчила недовольную гримасу. Из руки ее свешивалась длинная зеленая полоска.

— Давай, посмотри хорошенько. Может, найдешь что-нибудь полезное, — торопила ее Стефани.

Тина перерыла содержимое аптечки. Там были диагностические блоки, воспользоваться которыми они не могли. Лекарства и дозировка этих лекарств назначались согласно программам. Покачала головой:

— Ничего.

— Черт бы все побрал.

Автобус застонал и дернулся.

— Все, времени больше нет, — сказал Макфи. — Выходим.

Кохрейн вылез из отверстия на дорогу рядом с поваленным деревом. Держаться на ногах было трудно. Вода доходила до середины голени. За ним последовала Рена. Стефани взяла удерживавший Мойо ремень безопасности, и он распался в ее руках. Затем вместе с Франклином они подняли раненого и просунули в отверстие. Тина вылезла и, словно христианская мученица, застонала, пытаясь удержаться на ногах.

— Эй ты, умственно отсталая, брось свои каблуки, — закричал на нее Макфи.

Она раздраженно посмотрела на него, тем не менее ее алые лодочки исчезли и превратились в обыкновенные туфли на низкой подошве.

— Деревенщина! Девушка в любой момент должна выглядеть на все сто.

— Тебя же не в кино снимают, глупая корова. Все по-настоящему.

Не удостоив его взглядом, Тина бросилась помогать Стефани.

— Давай хотя бы забинтуем ему лицо, — предложила она. — Нужен бинт.

Стефани оторвала кусок от подола своего промокшего кардигана. Когда она подала его Тине, он превратился в сухой и чистый белый бинт.

— Думаю, сойдет, — с некоторым сомнением сказала Тина и стала перевязывать глаза Мойо, прикрывая и остатки носа. — А теперь представь себе, что лицо у тебя снова в полном порядке. И тогда все вернется, дорогой, вот увидишь.