Подопечный - Сергей Костин

Хранитель за это время вывернулся из под туши монстра, схватил его за лапу и блестяще провел болевой прием.

В дальнейшее мне могут не поверить, но чудовище, застучал по земле свободной рукой, прошу прощения, лапой, прося о пощаде.

Что нас долго упрашивать? Мы на все согласны. Ежели с нами по человечески.

Мустафа помог мне стянуть лапы страхолюдины. Потом перевернул его на спину и засунул хороший кляп в пасть.

– Языком работаешь хорошо, – строго пояснил он существу на молчаливый вопрос.

Когда все было закончено, мы присели. Тут же. На валявшееся, словно бревно, чудовище.

– Славно поработали, – вытер пот ангел.

– Замечательно, – согласилась Зинаида.

– А кто меня живого под смерть первого подводил? – насупясь, напомнил я.

Естественно уже никто ничего не помнил. Да братан, ты ошибаешься! Да неправильно понял нас!

Бог с ними. Главное что дело сделали.

– Что с ведьмой делать станем?

Клавка все не могла придти в себя и в данное время стояла на четвереньках, недоуменно переводя взгляд то на поверженное чудовище, то на нас, победителей.

– Связать ее, да делу конец.

На том и порешили.

Хмель победы быстро испарился. Невелико геройство втроем одного завалить. Пусть даже и такого. Чудного. А вот что делать теперь? Как мир спасать?

– У, паскуда! – хранитель замахнулся на Клавку, – Весь праздник испортила. Где искать-то теперь?

– Да оставь ты ее. Надо в дырку эту лезть.

И как всегда мое мнение оказалось в гордом одиночестве.

– Да ты чё, Васильич? В своем уме? В эту дыру? Да ты сам посуди. Мы с одним еле справились, а их там видимо невидимо. И все здоровые. Не! На нас не рассчитывай. Здесь подождем. Минут десять. Все равно живым не вернешься. Это тебе не волки и не приведения. Черт знает, в какой мир дырка ведет?

Я устал их слушать. Болтовня несерьезная. Если нужно, я за этими цветами в самое пекло полезу. Чудовища там? А я Странник.

– Странник я, или не Странник?

Замолчавшие враз попутчики переглянулись.

– Ну Странник.

– Ты мой ангел?

– Ну предположим, – не охотно отозвался хранитель.

– А ты, часть большого мозга, которому предписывается служить Страннику? – Зинаида молча кивнула, соглашаясь.

Против логики не попрешь.

– А потому, и ты, и ты, обязаны выполнять все мои команды. Если я еще раз увижу неподчинение, то всех по увольняю. Вопросы, жалобы, пожелания имеются? Нет? Тогда в порядке живой очереди в дырку за мной марш.

Что я мог еще сказать? О чем попросить? Ребята и так слишком много сделали для меня. Ведь не их вина, что только благодаря мне они оказались замешаны во всю эту историю. И я не знал, пойдут ли они за мной. Не знал, но верил.

Проходя мимо чудовища, я заметил, что он хочет что-то сказать мне.

– Некогда, – бросил я, взобрался на лестницу и заглянул в отверстие.

И не увидел ничего. Одно сплошное зарево. Алый цвет. Но если где то там находиться ключ к спасению мира, я пойду вперед. Хотя и жутко.

* * *

Словно ползешь в красном тумане. Страха никакого. Только воздух чуть спертый. И теплый. Чем дальше, тем горячее. Пока не становиться обжигающим. Но все равно, терпимо.

Одежда мешает. Набухла соленой влагой и липнет к телу. Пришлось снять. Снова как в старые добрые времена, без оружия и почти голышом. Только голова на плечах. Да огромное желание поскорей выбраться из горла огнедышащей трубы. Хотя нет никаких оснований предполагать, что дальше станет прохладнее.

– Чего разлегся, как на пляжу? – голова ангела уперлась сзади, под боднула.

Я улыбнулся. Мустафа со мной. Если и Зинка пошла, значит все в норме. Словно в подтверждение раздалось ругательство дурно воспитанной девчонки.

– Что застряли, боровы? Не хочу зажариться. Я еще, кстати, молодая.

– Молодая, молодая, – согласился я и пополз побыстрее, дабы не раздражать сзади ползущих.

С непривычки ладони и коленки быстро стерлись, но времени чтобы остановиться и зализать раны не было. Движение вперед – мерило прогресса.

– Мустафа, а ты кушал когда-нибудь жареных рябчиков? – хватая сухими губами горячий воздух, спросил я.

– На ужин, обед и завтрак. У нас только рябчиками и кормят, – где-то сзади прохрипел ангел Счастливчики. А вот я в жизни не пробовал.

– А бананы?

Услышать ответ не пришлось. Пол, или что там заменяло его, резко оборвался, и я ухнул вниз.

Падение ничуть не напоминало то удовольствие свободного полета, испытанного мною в трубах переброски. На этот раз я летел, постоянно стукаясь об стенки тоннеля. То головой, то спиной, то всем сразу. Одно хорошо. В красном тумане не видно плавающих в глазах звездочек.

Через несколько секунд меня догнал более тяжелый Мустафа.

– Зинка где? – прокричал я, получая очередной удар в плечо.

– Да сзади где-то тащиться, – хранитель пытался руками ухватить меня, что бы привести падающие тела в устойчивое положение. После нескольких неудачных попыток, хватался то за нос, то пальцами в глаза, ангел ухватился за мои волосы, подтянул к себе. Теперь можно было смело говорить, что наш провал протекал более менее направлено. Ударов стало поменьше. Но сразу приходила на ум Зинаида. Одной ей не сладко.

Когда закончилась вертикальная труба, неизвестно. Но летели мы не слишком долго. Приземление прошло более менее благополучно, нас приняла какая-то ватообразная среда. Большого влияния на дыхательную функцию это не сыграло, но температура, к большому нашему удовольствию, резко скакнула вниз. Стало эдак градусов сорок по Цельсию.

Сверху шлепнулась Зинаида, попутно заехав пяткой в ухо. Ну не мне же. У них с Мустафой странное притяжение к друг к другу.

Вата понемногу просела, и я почувствовал под ногами твердь.

– Возьмемся за руки. А то разбредемся в этой красотище.

С трудом, ориентируясь больше по голосу, мы, сцепились руками, и двинулись. Неизвестно в каком направлении.

Глаза глядели в никуда. Везде одно и тоже. Красный туман. Не видно кончика собственного носа. Чтобы зря не пялиться в крастность (а почему бы не сказать именно так? Говорят же – в темень.), я прикрыл глаза. Лучше не стало. Красные распускающиеся круги.

Первый удар принял на себя лоб. На сей раз мой собственный. Затем нос и только потом все остальное. Я врезался во что-то твердое. Немного подумав, я отвернул в сторону, предоставляя ребятам испытать родственные со мной чувства. Послышалось два удара и два крика.