Роза Тибета - Лайонел Дэвидсон

в глубине пещеры, голова девушки была плотно прижата к его плечу, и слушал, как она их переносит. Только два человека в мире знали, как выглядела Мать под маской, и он не думал, что тот, кто внизу, расскажет. Маленькая Дочь отказалась от своей девственности и, судя по всему, почти потеряла рассудок. Но он не думал, что, кроме своей жизни, она откажется от чего-то еще.

4

Вскоре после девяти часов мальчику показалось, что он что-то услышал за криками, и он вошел, чтобы сказать об этом Хьюстону. Хьюстон вышла с ним. Они стояли на выступе скалы, прислушиваясь. В огонь были подброшены свежие дрова рододендрона, и они шипели и пели, когда таял лед. Но Хьюстон мог услышать это сам через мгновение.

Он сказал: ‘Это ветер’.

‘ Это не ветер, сахиб.

‘Ветер дует в том направлении’.

‘ Да, сахиб. Он может чувствовать запах пищи и слышать их.’

"Сколько времени прошло с тех пор, как она ела?’

‘Нет со вчерашнего дня в полдень’.

‘Ты можешь добраться до нее?’

‘Не без падения’.

Хьюстон посмотрела на утес над ними; он сиял льдом в прыгающем красноватом свете.

"Ты не сможешь добраться до нее сверху", - сказал мальчик, наблюдая за ним. ‘Ты даже не можешь этого увидеть. Вот почему я привязал ее там.’

Но он ушел, не сказав ему Хьюстон.

Он отсутствовал почти два часа. Когда он вернулся, он был синим от холода, губы и брови покрылись инеем. Он не смог добраться до лошади. Он дошел до точки прямо над ней и спустился по веревке. Он подлетел достаточно близко, чтобы выстрелить, но побоялся воспользоваться пистолетом. С вершины утеса ему открывался прекрасный вид на окружающую местность, и повсюду вокруг, насколько он мог видеть, горели лагерные костры; солдаты стояли бивуаками на каждой крошечной тропинке, и, казалось, значительное их число расположилось на равнине в нескольких милях впереди. Однако лошадь поднимала такой шум и чуть не прокусила уздечку, что в отчаянии мальчик попробовал другие меры. Он собирал камни и, раскачиваясь на веревке в морозную ночь, пытался таким образом убить лошадь. Он несколько раз поднимался и спускался на веревке за своими камнями и знал, что зацепился ею за голову и плечи. Но он не убил ее и даже не успокоил. Он был уверен, что лошадь освободится в течение нескольких часов.

Хьюстон так оцепенел от холода, голода и напряжения ожидания, что едва мог думать.

‘Неужели нет никакого другого способа добраться до этого?’

‘ Никаких, сахиб. Я пытался.’

‘Не могли бы вы пройти дальше, на вершине утеса, спуститься, где сможете, и подняться с тропы?’

‘ Сахиб, это может занять всю ночь. Мы не можем ждать всю ночь, ’ сказал мальчик. Он был очень напуган, его лицо снова заострилось и сморщилось, как у какого-то маленького животного. ‘Мы должны уехать отсюда. Мы должны уехать как можно скорее.’

Хьюстон сначала подумала, что он предлагает безумное предложение, чтобы они все взобрались на скалу, потому что было ясно, что девушка была не в состоянии куда–либо карабкаться. Но Ринглинг не предполагал этого. Он был наполовину голоден, наполовину замерз и весь дрожал от страха; но предложение, которое он должен был предложить, было еще более фантастичным.

Хьюстон подумал, что он сошел с ума.

‘ Сахиб, это наша единственная надежда.

‘Забудь об этом’.

‘ Сахиб, если мы этого не сделаем, они доберутся до нас. Лошадь нас выдаст.’

‘Сначала они должны найти нас’.

‘Им и не нужно. Они заморят нас голодом. Они будут знать, что мы где-то здесь.’

‘Их внизу пятеро, ты, чертов молодой идиот!’

"Завтра их будет пятьсот!" - яростно сказал мальчик. ‘ Сахиб, у нас есть только этот шанс. Двое из них сейчас спят. Монах и еще один скоро вернутся. Останется только один пикет. Мы имеем дело с ним.’

- Как? - спросил я’

‘С ножом’.

‘Убить его?’

‘ Все они. Это единственное.’

Они посмотрели друг на друга.

Хьюстон обнаружил, что он тоже дрожит.

К полуночи двое мужчин все еще не спали, а время еще не пришло. Маленькая дочь утихла, но над ней все еще работали. Монах-медик вынес ее из пещеры, вернул в нее и теперь снова был с ней снаружи. Он попробовал арак и обливания ледяной водой, а также огонь, который был недавно разведен. Ни один из этих методов, похоже, не сработал, и, пока Хьюстон наблюдал, мужчина решил отдохнуть. Он взял у пикета сигарету и сел с ним у костра, болтая, рядом с обнаженным телом Маленькой дочери, похожим на израненного кита, выброшенного на берег, рядом дремал мул, плотно укрытый одеялом.

Вдалеке, против ветра, лошадь трубила: Хьюстон слышал это совершенно отчетливо, и по тому, как подергивались уши мула, он видел, что он тоже это слышал. Рядом с ним на скале тонкое тело непрерывно дрожало. Ринглинг должен был быть первым, кто спустится по веревке, и, следовательно, тем, кто возьмет на себя пикет.

Они разработали, как это должно было быть сделано. Они разобрались с этим в пещере. Мальчик нащупал сердце Хьюстона под курткой, провел им по спине и измерил пальцами расстояние от позвоночника, куда должен войти нож. Большую часть часа они тихо боролись в темноте, репетируя это и оставшуюся часть ночной работы; потому что люди в спальных мешках представляли проблему другого рода. Было бы необходимо перерезать им глотки; и каждый должен был бы быть отправлен в его сумке, молча и экономически, прежде чем заняться следующим. Корчась друг против друга на полу, они разработали ряд отчаянных усовершенствований, чтобы облегчить эту кровавую и самую отвратительную операцию: кляп, сделанный из свернутой перчатки; острый укол в трахею, прежде чем нож был повернут в ране и проведен поперек. Они тренировались так добросовестно, что Хьюстон уже почти поверил, что способен на это, и молился только о том, чтобы ему позволили попробовать, прежде чем его решимость ослабеет.

Монах, однако, казалось, не спешил встретить свою судьбу. Он курил свою сигарету. Он поболтал с пикетчиком. Он осмотрел фурункул в ухе пикета и подробно объяснил ему, что с этим делать. Он даже снова опустился на колени, чтобы возобновить работу над Маленькой Дочерью; но, подняв веко и тряхнув ее