Виновный - Лайза Баллантайн

Возможно, под влиянием этого случая Дэниел стал снова думать о матери — настоящей матери, но незадолго до экзаменов по праву на втором курсе он позвонил в Департамент социального обеспечения Ньюкасла и попросил к телефону Тришу. Ему сказали, что она уволилась в восемьдесят девятом году.

Дэниел помнил, как ему говорили, что у него будет право связаться с матерью, когда ему исполнится восемнадцать. Несмотря на то что она умерла, ему по-прежнему хотелось узнать, как именно это случилось и есть ли у нее памятная табличка. Он решил съездить в Ньюкасл, посмотреть, что можно выяснить о ее смерти. Какая-то часть его хотела туда вернуться. Дэниел не стал рассказывать Минни о своих планах, зная, что это слишком ее расстроит. Он боялся причинить ей боль, и ему проще было сделать этот звонок, находясь подальше от Брамптона. Он трижды перезванивал в социальную службу, прежде чем попал на того, кто смог ему помочь.

— Вы сказали «Дэниел Хантер»?

— Да.

— И вы говорите, что вашу родную мать звали Саманта. В восемьдесят восьмом вас усыновила Минни Флоренс Флинн?

— Угу.

Сотрудницу социальной службы звали Маргарет Бентли. Голос у нее был измученный, будто каждое слово отбирало ее энергию.

— На вашу мать у нас есть только отчеты из отдела по борьбе с наркотиками, но все давнишние…

— Все правильно. Я знаю, что она умерла. Я просто хочу узнать от чего и выяснить, есть ли у нее памятная табличка. Я знаю, что ее кремировали.

— Простите, мы не храним такую информацию, но вы можете поинтересоваться в отделе записи актов гражданского состояния в Ньюкасле. У них должно быть ее свидетельство о смерти. В городском совете вам скажут, где она была кремирована и есть ли памятная табличка…

— А… последний отчет из отдела по наркотикам был очень плохой?

— Вообще-то, мы не даем подобную информацию.

— Вы не скажете мне ничего нового, честное слово. Я знаю, что мама была наркоманкой. Просто…

— Последний отчет был очень хорошим. Она завязала.

— Вот как, и когда это было?

— В восемьдесят восьмом, в том же году, когда вас усыновили.

— Спасибо.

Дэниел повесил трубку.

Он подумал о последней встрече с матерью, о том, как она страшилась посмотреть в лицо тому, что ее ожидало. Может быть, она слезла с иглы ради него, может быть, потеряв его, она наконец испугалась наркотиков? Но если дело было не в передозировке, то почему она умерла такой молодой? Он подумал о мужчинах в ее жизни и стиснул зубы.

Ему нужно было готовиться к экзамену, но уже на следующее утро он сел в поезд до Ньюкасла. В этом возвращении была странная радость. Когда поезд подходил к перрону, Дэниел посмотрел на север в сторону района Коугейт. Он по-прежнему знал этот город как свои пять пальцев. Здесь он ходил по-другому: опустив голову и сунув руки в карманы, но инстинкт подсказывал ему направление. Он не бывал в Ньюкасле с того дня, как Минни его усыновила. Его переполняло восхитительное противоречивое возбуждение, словно он нарушил границу частных владений — собственного дома.

Дэниел не знал, где находится отдел записей актов гражданского состояния, но ему подсказали в Центральной библиотеке: на Суррей-стрит, и он прямиком направился туда. Он заранее записал полное имя матери и дату рождения, положившись на свою память.

Нужный ему отдел располагался в викторианском здании из бледного необожженного песчаника, смиренно накинувшем на плечи плащ из вековой сажи. В отнюдь не блиставших чистотой коридорах было по-казенному пусто. Направляясь к стойке, Дэниел чувствовал легкую скованность. Это напомнило ему первое посещение университетской библиотеки, его первый семинар, еще до того, как он понял, что на самом деле знает достаточно и у него есть право там находиться. На нем была футболка с длинным рукавом и джинсы. Он остановился на ступеньках, чтобы пригладить волосы, которые чересчур отросли спереди и начинали лезть в глаза. Войдя внутрь, он отправился в туалет, где сначала заправил футболку в джинсы, а потом снова ее вытащил. Стоя в очереди, он пытался понять, почему так нервничает: то ли потому, что собирался выведывать об умершей, то ли потому, что она его покинула.

Она его покинула.

Когда подошла его очередь, Дэниел шагнул к стойке и внезапно почувствовал себя отвергнутым, брошенным. Он вспомнил, как длинные ногти матери нервно — тук, тук, тук — отстукивали по столу.

— Слушаю вас?

Регистраторша была совсем молоденькой. Она наклонилась над столом, опираясь на локти, и улыбнулась Дэниелу.

— Да, я хотел бы получить копию свидетельства о смерти своей матери.

Пришлось заполнить бланки и подождать, но потом ему выдали свидетельство, вложенное в белый конверт. Он поблагодарил регистраторшу и ушел, не отважившись вскрыть конверт, пока не оказался на улице. Но даже там ему что-то мешало, возможно толчки спешивших мимо прохожих.

Он проскользнул в старомодное кафе на углу Пинстон-стрит и заказал кофе и круассан с беконом. В зале сидел толстяк с багровыми щеками, поглощавший запеканку с бобами, и две женщины с одинаковыми прическами — короткими обесцвеченными волосами, торчавшими в разные стороны, — курившие одну сигарету на двоих.

Дэниел осторожно развернул сложенный лист бумаги. Во рту чувствовался привкус дыма от сигареты соседок по кафе. Он не понимал, почему так колотится сердце. Он знал, что мать умерла, и догадывался как, но его не оставляло ощущение, что сейчас он откроет какую-то тайну. Текст плясал у него перед глазами. Пальцы дрожали, и бумага тоже.

Мать действительно умерла от передозировки, Минни была права. Дэниел уставился на документ, представляя, как из материнской руки гордо торчит шприц, синий резиновый жгут распускается и одна рука сталкивает другую в пропасть.

Взгляд пробегал по датам, снова и снова: родилась в пятьдесят шестом, умерла в девяносто третьем, в возрасте тридцати семи лет.

Дэниел положил круассан, оставил кофе недопитым и бросился обратно в канцелярию, где пронесся по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, потому что отдел должен был вот-вот закрыться на обед. Он протолкался к стойке.

Молодая женщина, которая выдала ему свидетельство, уже уходила.

— Извините, — сказала она, — мы закрываемся на обед. Вы можете прийти попозже?

— Я просто хотел спросить… один вопрос, только один, клянусь.

— У меня будут неприятности, — улыбнулась она и вернулась к столу.

В ее глазах плясали искорки.

Дэниел изо всех сил подыгрывал ей, хотя с трудом сдерживался, чтобы ее не тряхнуть.

— Большое спасибо, — поблагодарил он, — вы меня очень выручили…

Регистраторша хлопнула ресницами.

— Я просто хотел проверить… смотрите, в свидетельстве написано «девяносто третий», но мама умерла самое позднее в восемьдесят восьмом!