Виновный - Лайза Баллантайн

— Правда? Странно.

— А вы не могли ошибиться? — спросил он.

Глаза Дэниела были в панике расширены, но он все равно пытался расслабиться перед девушкой.

— Нет, — ответила она, — то есть… это официальное свидетельство о смерти. Вы уверены, что она умерла в восемьдесят восьмом?

— Да… Нет.

— Ну, тогда думаю, все правильно.

— Как мне узнать про памятную табличку?

— Вам нужно в муниципальный совет.

Девушка улыбнулась, поджав губы в знак извинения. Дэниел повернулся и вышел. Когда он оказался на улице, свидетельство было скомкано у него в кулаке, хотя он вовсе не хотел его портить.

Дэниел ждал, пока откроется приемная. Бурчащий живот сводило спазмами, но он не обращал на это внимания. Просидев десять минут на ступеньках, он обошел вокруг квартала, вернулся и трижды перечитал вывеску, гласившую, что с часу до двух учреждение закрыто.

Когда оно открылось, Дэниела направили в отдел ритуальных услуг, где ему пришлось ждать еще двадцать минут, несмотря на то что в очереди он был первым.

— Я хочу выяснить, есть ли у моей матери памятная табличка. Насколько я знаю, мать была кремирована… У меня есть ее свидетельство о смерти.

— Ее имя?

Дэниел ждал на пластмассовом стуле, мышцы его живота сжались до боли в диафрагме. Университет был позабыт. Его больше ничего не интересовало.

Он ожидал, что от него потребуется заполнить еще несколько форм, показать удостоверение личности или заплатить.

Женщина вернулась через несколько минут. Имя его матери не значилось ни в одном кремационном списке. Она проверила дважды и обнаружила, что его мать похоронена на кладбище на Джесмонд-роуд.

Дэниелу показалось, что он ее поблагодарил, но тут услышал, как она громко спрашивает, все ли у него в порядке. Он стоял, держась за стол, зажав в кулаке скомканное свидетельство о смерти.

Найти кладбище оказалось легко. В последний момент Дэниел купил гвоздики и теперь нес их завернутыми в пакет, головками к земле.

Вход встал перед ним на дыбы: арка из красного песчаника, одновременно красивая и жуткая. Он на секунду задержался снаружи, пиная по дорожке мелкие камешки. Красная арка затягивала, и стоило ему войти, как его тут же властно повело дальше. Он не знал, где лежит мать и получится ли ее найти, но, как только он вошел внутрь, его придавило мрачным спокойствием. Его сердце молчало. Он шел от могилы к могиле в поисках ее имени. Искал методично, внимательно, без разочарования, когда проходил очередной ряд могил, не обнаружив нужной надписи, и без преждевременной радости, когда находил могилы с похожими именами.

Наконец, уже в пятом часу, он ее нашел: «Саманта Джеральдина Хантер, 1956–1993. Покойся с миром».

Написанные черной краской буквы уже начали отслаиваться. Дэниел попытался представить, как она выглядит, ее тонкие плечи и длинные ногти. В его воображении она была ребенком. Он подумал, какой молодой она была, когда они виделись в последний раз.

Он постоял секунду и опустился на колени, насквозь промочив джинсы о траву, смахнул с мрамора пару свежих дождевых капель, представляя там, внизу, ее хрупкие кости, и положил гвоздики к основанию креста.

Тысяча девятьсот девяносто третий год. Она умерла всего четыре месяца назад. Когда это случилось, он был от нее меньше чем в часе езды. Он мог бы приехать, мог бы помочь ей, но она умерла, так и не узнав, что он совсем близко. Она завязала с наркотиками в том же году, когда потеряла его. Сделала ли она это специально, чтобы его вернуть? Его восемнадцатый день рождения давно прошел. Может быть, она потеряла надежду. Может быть, она подумала, что у него теперь новая семья и он ее позабыл.

Кто-то заплатил за надгробие, кто-то выбрал белый мрамор и придумал, что написать. Он вспомнил имя на свидетельстве о смерти: «Заявитель — Майкл Парсонс». Дэниел перебрал все имена и лица, окружавшие жизнь матери. Он свесил голову. Дыхание сбивалось в горле, но разрыдаться не получалось. Его печаль была маленькой и хрупкой, к ней примешивалось слишком много других чувств.

Оглушительно чирикали невидимые птицы.

Дэниел встал. В голову ударила резкая боль. Он повернулся и пошел к выходу с кладбища, яростно хрустя подошвами по красной кирпичной крошке, — совсем не так медленно и терпеливо, как шел к своему открытию. Яркое солнце светило ему прямо в глаза. Все мышцы напряглись, и он чувствовал, как между лопатками ползет холодная капля пота.

Он вспомнил день, когда Минни сообщила ему о смерти матери, и сжал губы. У него свело челюсть.

Он возвращался в Брамптон, и он собирался ее убить.

На входе в здание суда Дэниел мельком показал охранникам пропуск в Олд-Бейли. Сегодня был первый день защиты. Высоко подняв подбородок, он шел на судебное заседание, успокаивая себя тем, что обоснованное сомнение подразумевает отсрочку вынесения приговора. Это было первое дело в его карьере, которое он по-настоящему боялся проиграть. Он ненавидел семейство Себастьяна и беспокоился о том, что ребенку придется вернуться в мир материального достатка и эмоционального голода, но мысль о том, что Себастьян может получить срок и сесть в тюрьму, была еще невыносимее. Каким бы интеллектуально развитым этот мальчик ни был, он не понимал, насколько пресса успела его демонизировать и насколько трудно ему придется — до конца жизни, — если его признают виновным. Дэниел старался об этом не думать. Он верил в способности Ирен. После их совместного поражения в прошлом году с Тайрелом она не проиграла ни одного дела.

— Милорд, я вызываю Александра Берда.

Берд казался таким же нервным, как тогда, когда Дэниел приходил к нему в кабинет. Принося клятву, он наклонился к микрофону слишком близко и отпрянул из-за произведенного эффекта.

Ирен деловито начинала первичный допрос. Она широко улыбнулась Берду и, с широким жестом в сторону суда, попросила его поделиться мнением насчет Себастьяна.

— Доктор Берд, в сентябре две тысячи десятого года вы дважды обследовали Себастьяна Кролла. Так?

— Верно.

— Прошу вас рассказать суду о том, к какому заключению вы пришли.

Берд придвинулся ближе к микрофону, слегка прихватив гладкими руками край свидетельской ложи.

— У него очень высокие умственные способности. Коэффициент его интеллектуального развития составляет сто сорок пунктов, что предполагает интеллект, граничащий с гениальностью. Даже если мальчик и не гениален, то, несомненно, очень одарен.

— Что вы установили в отношении эмоциональной зрелости Себастьяна и его способности понимать сложные процедуры, например судебную?

— Я выявил у Себастьяна довольно сильную неустойчивость внимания, что само по себе может быть следствием высокого интеллекта, и, кроме того, склонность к эмоциональным взрывам, более присущим детям младшего возраста.