Этюд в черных тонах - Хосе Карлос Сомоса

— Пешка четыре ладья король.

— Интересно. — Священник переставил указанную фигуру. — Это заготовленный ход. Ну посмотрим, чем вы ответите на такое: пешка четыре слон король…

— Мой ответ: слон два ферзь…

— Ваше отступление, сэр, не предвещает ничего хорошего. Вы готовите мне ловушку…

Я записывала. Бездумно и быстро. Я бросила взгляд на доску. Даже не зная правил, я поняла, что бо́льшая часть фигур пока остается в игре. Вероятно, это предвещало, что партия займет долгие часы. Я в замешательстве посмотрела на доктора — тот был растерян не меньше моего.

— Боюсь, в конце концов мне придется пить шампанское в одиночку, — вздохнул он.

— Да, кстати, а что мы празднуем? — поинтересовался Филпоттс, раздумывая над позицией. — Если уместно об этом спрашивать…

— Найден Убийца Нищих, — ответил Дойл, и я мысленно поблагодарила его за краткость.

— Ах да, ведь правда! Глупая моя голова! Отец Эванс, который чувствует себя уже лучше, говорил, что собирается опубликовать что-то по этому поводу в нашем журнале «Огонь святого Эльма»! Да, я что-то об этом слышал, достойный повод для праздника. Что у нас тут… пешка пять слон ферзь… Я рискну разрушить вашу защиту, Холмс.

— Ферзь три слон король…

— Безжалостный ответ. — Священник порозовел. — У меня остается единственный выход: конь три слон ферзь.

— А я так: ферзь три король…

— Я вас блокирую. Моя королевская пешка несокрушима, мистер Холмс.

— Не существует ничего несокрушимого, — миролюбиво ответил мистер Икс. — Доктор Дойл, я не буду пить спиртное и не помогу вам расправиться с шампанским, но я бы не отказался от стакана воды.

— Понимаю, у каждого свои пороки, — пошутил Дойл и потянулся за кувшином.

— Доктор, давайте я сама.

— Не беспокойтесь. Вы сейчас нужнее для записи «бессмертной» партии.

Филпоттс рассуждал, глядя на доску с фигурами:

— Разумеется, я рад, что преступник обнаружен… Я никому не желаю зла. Все мы достойны Господнего милосердия, и только Всевышний имеет право карать… но после того, что он сделал с этим мальчиком… В общем, его прощение в руках Господа… Мистер Холмс, у вас есть что сказать перед казнью? — Филпоттс улыбался, делая очередной ход. — Слон четыре конь ферзь.

— Да, это сильный ответ, но я без боя не сдамся: конь четыре слон ферзь.

— Ой-ой-ой. Это щипок за то место, где спина теряет свое благородное имя. Простите за выражение, мисс…

— Святой отец, здесь вы в кругу семьи.

Мистер Икс отпил глоточек воды из стакана, который передал ему Дойл.

Я смотрела на доктора такими чистыми глазами, что молодой офтальмолог попытался — не очень убедительно — скрыть улыбку. При этом его восхищение мистером Икс только возросло. Дойл шепнул:

— Это потрясающий человек. Я никогда не встречал такого, как он, мисс Мак-Кари. Никогда. Он странный, он единственный в своем роде.

— Пешка шесть ладья ферзь…

— Ага. — Филпоттс замурлыкал себе под нос: — Уважаемый сэр, вот и ваша ошибочка… Конь бьет пешку ладья ферзь.

И он поставил одну фигуру на место другой. Мистер Икс прищурился:

— Вот он, недостаток этой игры. Порой у тебя возникает замечательный план, но ты упускаешь из виду одну фигуру. А потом эта забытая фигура становится решающей. К счастью, ее еще возможно вернуть. И когда такое происходит, противник должен готовиться к худшему. — Мистер Икс улыбнулся. — Ладья бьет коня.

— Необычный способ «возвращать» недостающие фигуры, мой дорогой друг… Ферзь бьет ладью. Повторюсь: вы допустили ошибку…

Первым утратил надежду Дойл:

— Сочувствую, мистер Холмс, но, полагаю, ваши дела складываются не лучшим образом. С вашего разрешения, я пойду, потому что не желаю наблюдать за вашим разгромом. А еще потому, что меня с нетерпением дожидаются два важных пациента. А потом я вернусь, если вам не надоело мое общество, и ради вашего же блага, Шерлок, надеюсь застать вас здесь — вдруг вам удастся свести дело к ничьей… Святой отец, проявите милосердие к мистеру Холмсу.

Последнее замечание развеселило Филпоттса, который уже наслаждался лучшей в своей жизни шахматной победой.

— Сын мой, я жертвую собой только ради ближнего, но никак не ради противника. — (Дойл рассмеялся вместе со священником.) — Мистер Холмс действительно великолепный игрок, но ситуация явно складывается в мою пользу.

— Вы можете оставить шампанское себе, но я запрещаю его открывать до моего возвращения. Мистер Холмс, мисс Мак-Кари, до встречи.

— До встречи, доктор, — ответила я.

— Мы будем здесь, — проворковал мистер Икс, — и мы откроем это шампанское, чтобы отпраздновать мою истинную победу. Святой отец, вы уверены, что не хотите изменить свой последний ход?

— С чего бы я стал это делать? — нахмурился Филпоттс.

— Просто если вы съедите мою ладью, я выиграю партию.

Священник надолго задумался.

— Непростительная ошибка! Я не заметил ловушку со слоном! Стоит мне сдвинуть ферзя — и я освобождаю путь слону! Ох, какая ужасная ошибка!..

— Ваша религия учит прощать. Не убивайтесь так, откажитесь от этого хода, и мы продолжим. Мисс Мак-Кари, пожалуйста, вычеркните его из записи.

— Вы великодушный противник, сэр, — серьезно изрек священник и переставил фигуры обратно.

Уходя, Дойл посмотрел на меня и комично поднял брови. «Вы медсестра, — как будто говорил он. — Страдайте за меня».

Я не страдала, по крайней мере вначале (мне пришлось пострадать позже, в ту самую страшную ночь в моей жизни); наблюдение за этой экстравагантной парой и шифрованная запись ходов отчасти отвлекали меня от моего собственного кошмара. Мужчина в кресле диктовал свои ходы с самым невозмутимым видом. Я не замечала в нем и намека на сожаление о моем отъезде, назначенном на следующий день, — он действительно хотел, чтобы я уехала. Ну а я — на что я надеялась? На его сочувствие? Возможно, дело просто и без прикрас состояло в том, что мистер Икс невыносим? Его семья, все его родственники вычеркнули его из своей жизни. Теперь мне предоставлялась возможность сделать то же самое. Почему это было для меня так сложно? Что объединяло меня с этим большеголовым человеком помимо нескольких воображаемых понятий, заключенных в кавычки, — «скрипка», «дворец», «тайная группа», «театр наслаждения» — и… нескольких слов?

«Слон пять конь ферзь».

Он назвал меня прекрасной. Так все и было, Энн Мак-Кари. В его глазах ты красива. До него меня так никто не называл. И сколько бы мой рассудок ни предупреждал, что это всего-навсего комплимент, я услышала в его словах искренность…